Английский? Он говорит по-английски? Но идальго не говорят по-английски. Это ниже их достоинства. Язык пиратов и торговцев.
Она смотрела на него теперь со странной смесью любопытства и страха. Настоящий идальго, до кончика ногтей. Высокий, сильный, стройный, красивый. Он излучал глубокую уверенность в себе, которой мог обладать только испанский дворянин. Даже его одежда похожа: белая шелковая рубашка, темные брюки… Правда, сапоги какие-то странные. Но вот он широко улыбнулся, и сомнения исчезли. У кого еще могут быть такие идеальные зубы?
Потом он снова заговорил. Те же самые слова, которые он повторил уже в четвертый раз. — Простите, мэм, вам нужна помощь?
* * *
Ребекке Абрабанель всегда было интересно в последующие годы, почему она тогда сказала правду. Вернее, еле вымолвила… пролепетала. Она часами вспоминала этот момент, сидя в одиночестве и размышляя. И удивлялась…
Может быть, сказалось долгое преследование ее народа с древнейших времен. Даже после той жестокости Святой Инквизиции и безжалостности, с которой дворяне-идальго насильственно изгоняли их из Испании и Португалии, евреи-сефарды никогда не могли забыть залитую солнцем землю древней Иберии, куда они пришли когда-то, и которую полюбили. Много веков помогая строить и укреплять ее, убедившись, что евреи, наконец, нашли место, где их приняли и приютили. Пока христианская королевская семья и знать не решили иначе, и они снова были изгнаны и обречены на скитания. Тем не менее, они сохранили свой язык, имели свою поэзию и лелеяли самобытную культуру. Евреи-ашкенази могли ютиться в своих гетто в Центральной и Восточной Европе, отгородившись от окружающего мира. Но не сефарды. Почти полтора века прошло с момента их изгнания из страны, но они по-прежнему называли себя сефардами, а высшей похвалой среди них все еще было назвать человека идальго.
Таким образом, с годами она пришла к мысли, что тот ее ответ был ответом ребенка, который таил надежду, что все эти легенды не были ложью, в конце концов. Что где-то там, в мире, действительно существует благородство, а не только жестокость и предательство, прикрывающиеся вежливостью и традициями.
Но было и нечто большее. Что уж скрывать. Это был инстинкт женщины.
Оценивающий мужчину. Красивый, да, но не совсем соответствующий образу идальго. Даже в тот момент ужаса и растерянности, она сохранила достаточно остроты ума, чтобы почувствовать разницу. Это не была хищная красота идальго. Просто красивый мужчина — почти деревенщина — пришел к ней с этим грубоватым носом и открытой улыбкой. И его глаза были такими чистыми и голубыми… И в отличие от брутальных идальго, в них не было ничего, кроме дружелюбия и участия.
Ребекка Абрабанель раздумывала над всем этим на протяжении многих последующих лет. И постоянно возвращалась к этому моменту. Очень часто. Это было какое-то душевное баловство. Но ни один другой момент в ее жизни, когда она окидывала ее мысленным взором, никогда не приводил в такой трепет ее сердце.
* * *
— Да-а, пожалуйста! Мой отец…
Она на мгновение опустила голову, закрыв глаза. Слезы начали просачиваться через веки. И тихо продолжила: — Он очень болен. Я думаю, что-то с сердцем…
Она открыла глаза и подняла голову. Лицо человека сквозь слезы выглядело размытым.
— Мы беженцы, — прошептала она. — И не просто беженцы… — ее дыхание прервалось. — Мы мараны.
Она почувствовала его замешательство и недоумение. Конечно. Он же англичанин.
— Тайные евреи, — пояснила она. К ее удивлению, у нее вырвался нервный смешок. — Но дело даже не в этом. Мой отец… — она прижала ладонь к губам, как бы опасаясь подслушивания, — он философ. Врач по профессии, но он учился многим знаниям. В основном учение Маймонида, но также караимское толкование Талмуда. И мусульманские труды Аверроэса…
Она поняла, что лепечет что-то ненужное. Разве ему это интересно? Ее губы сжались.
— В общем, он был изгнан из Амстердама за ересь. Мы направлялись в Баденбург, где живет мой дядя. Он сказал, что может предоставить нам жилье.
Она на мгновение запнулась, вспомнив о серебре, спрятанном в сундуках среди книг. Страх снова охватил ее.
Человек заговорил. Но не с ней. Он повернул голову и крикнул: — Джеймс, иди сюда, похоже, тут очень больной человек.
И снова повернулся к ней. Его улыбка сейчас была сочувствующей, а не веселой, как раньше. Но даже сквозь слезы Ребекка чувствовала в нем достоинство и уверенность.
— Что-то еще, мэм? — спросил он. Его лицо напряглось. — К нам тут двигаются люди. Мужчины с оружием в руках. Кто они?
Ребекка ахнула. Она совсем забыла о группе наемников, с которыми они столкнулись незадолго перед тем.
— Это люди Тилли! — воскликнула она. — Мы не думали, что они так далеко от Магдебурга. Мы встретились с ними в двух милях отсюда по дороге. Мы надеялись избежать повторной встречи, но…
— Кто такой этот Тилли? — потребовал незнакомец. Улыбка полностью исчезла. Его лицо напряглось и стало злым. Но гнев, очевидно, не был направлен на нее.
Ребекка вытерла слезы. Кто такой Тилли? Как может кто-нибудь не знать предводителя католической лиги, графа Тилли? После того, что произошло в Магдебурге?
Человек, казалось, почувствовал ее смятение.
— Ладно, неважно, — отрезал он. Издалека раздался крик. Ребекка не могла разобрать слов, но она поняла, что они были на английском языке. Предупреждение о чем-то, подумала она.
Следующие слова человека были быстрыми и требовательными: — Мне нужно знать только одно — эти люди опасны для вас?
Ребекка растерянно посмотрела на него. Он что, шутит? Но честное выражение его лица ее успокоило.
— Да, — ответила она. — Они убийцы и грабители. Лучше сами убейте моего отца. И меня… Она замолчала. Ее глаза обратились к тому месту, где на земле лежала женщина. Ее там уже не было. Она поднялась на ноги и медленно шла к ферме. Двое из мужчин идальго поддерживали ее.
Она услышала рычание в голосе идальго.
— Что ж, хорошо. Более чем достаточно.
Она вздрогнула от неподдельной ярости в его голосе.
Через секунду дверь экипажа открылась. Чернокожий человек, голый до пояса, поднимался в карету. В одной руке он держал маленькую красную коробку, украшенную белым крестом. Несмотря на свое удивление, Ребекка не выразила никакого протеста, когда черный человек мягко отодвинул ее от своего отца и начал осматривать его.
Экспертиза была быстрой и профессиональной. Мужчина открыл коробку и достал из нее флакон. Ребекка, сама дочь врача, безошибочно узнала в нем также врача. Она почувствовала огромное чувство облегчения. Благодарение богу, тот оказался мавром! Ее отец превозносил арабскую медицину. Христианских врачей он считал профанами.
Мавр обратился к идальго. Идальго после этого выкрикнул нескольких команд — Ребекка, озабоченная состоянием своего отца,