— Дьявол бы забрал курфюрста Саксонского Иоганна Георга в свой вечный адский огонь!
Королевские помощники, все, кроме Акселя Оксеншерна, отодвинулись от своего монарха. Характер Густава Адольфа был им давно известен. Но не его гнева они боялись. Гнев Густава всегда был недолгим, и король уже давно научился более-менее удерживать свой неистовый характер под контролем. Раздражительные упреки — это худшее, что он, как правило, себе позволял. И вдобавок, отвязаться на невинной мебели. Это событие — это монументальное событие — обещало стать настоящей Сицилийской резней для предметов окружающей обстановки.
Густав схватил еще один стул и переломил его об колено. Остатки крепкого деревянного каркаса свисали в его огромных руках, как хрупкие ветки.
И не ярости боялись эти ветераны военных походов. И уж, конечно, не отлетающих обломков стульев. Аксель Оксеншерн, ближайший друг и советник короля, давно взял в привычку обставлять палатку Густава дешевой обычной мебелью. Уже не в первый раз, с тех пор, как они прибыли в Германию, шведские офицеры видели, как их монарх превращает стулья в зубочистки.
— И, Боже, пусть черт отправит курфюрста Бранденбургского Георга Вильяма в ад вместе с ним!
То, что их пугало — это было кощунство, происходящее на их глазах. Благочестие и набожность их короля были так же знамениты, как и его вспыльчивый характер. Первое в большей степени. Значительно большей. Только непосредственные подчиненные Густава когда-либо испытывали на себе язвительность его языка. И только те из его солдат, которые были осуждены за убийства мирных жителей, изнасилования или кражи, ощущали последствия его гнева под топором палача. В то время как многие из церковных гимнов, которые народ Швеции пел в своих церквях по воскресеньям, были переведены на шведский язык их собственным королем. И считались, по всенародному мнению, лучшими из всех гимнов.
Куски стульев полетели через открытый полог шатра. Двое солдат, стоящих на страже по обе стороны от входа, переглянулись и бочком-бочком, отодвинулись на несколько футов подальше друг от друга. Обычно они улыбались при привычном виде сломанной мебели, вылетавшей из штаб-квартиры короля. Но сейчас они словно окаменели от доносившегося богохульства.
Король Швеции схватил еще один стул, поднял его над головой, обрушил на пол и выпнул наружу тяжелыми сапогами.
— К черту всех князей и дворян Германии! Этих свиней из Содома из Гоморры!
Богохульство было просто шокирующим. Страшным, по правде говоря. Никто из приближенных не мог вспомнить их монарха таким сквернословящим. Даже в худших его высказываниях. Это было ярким свидетельством того, насколько разгневан был Густав, услышав весть о Магдебурге.
Король Швеции стоял посреди шатра, его огромные кулаки сжались, он был похож на обезумевшего быка. Горящие глаза, сверкающие как сапфиры, упали на фигуры трех молодых людей, стоявших в нескольких шагах от него. Невысокого роста, стройные, они были одеты в дорогую одежду. Их руки сжимали навершия мечей. Лица были бледными.
Какое-то время Густав Адольф смотрел на них. Бык, бросающий вызов телятам. Но этот момент был краток. Король Швеции глубоко и медленно вдохнул и выдохнул. Его могучие плечи поникли.
— Примите мои извинения, Вильгельм и Бернард, — пробормотал он. — И ты, Вильям. Я, конечно, не имел в виду вас среди этого чертового племени.
Король ругался на шведском языке, но теперь он говорил по-немецки. Густав свободно говорил на этом языке, как и на многих других, но его характерный акцент выдавал свое прибалтийское происхождение.
Герцоги Саксен-Веймарские и ландграф Гессен-Кассельский сухо кивнули. Их напряженность ослабла. Причем, очень быстро. При всей своей аристократической знатности, они были более чем готовы сразу принять извинения Густава. Эти три дворянина были немецкими властителями, которые словом и делом доказали свою преданность протестантскому движению. Кроме того, в значительной степени их привязанность к Густаву была связана с простым и понятным юношеским преклонением перед героем. Итальянцы уже начали добавлять к титулу Густава II Адольфа словосочетание 'il re d'oro' — золотой король. Вильгельм и Бернард Саксен-Веймарские и Вильям Гессен-Кассельский полностью одобряли подобную постановку вопроса. Насколько понимали эти молодые люди, Густав-Адольф — широко известный и за пределами своей страны — был единственным европейским монархом, достойным этого имени.
Таким образом, они с огромным с облегчением приняли его извинения. Их расслабленность передалась и всем остальным. Вспышка гнева у Густава, даже такая, как сегодня, как всегда длилась недолго.
Король Швеции выдавил улыбку. Он окинул взором внутреннюю часть большого шатра. Осталось только два целых кресла.
— Распорядись занести еще несколько стульев, Аксель, — пробормотал он. — Я, кажется, превзошел себя сегодня. Начнем военный совет.
Аксель Оксеншерн улыбнулся в ответ королю. Он повернул голову и кивнул офицеру, прижавшемуся к стене шатра. Молодой швед выскочил наружу со скоростью газели.
Густав надул щеки. Его глаза пробежались по комнате, как бы оценивая способности всех двенадцати мужчин, собравшихся в ней. Что, на самом деле, он и делал.
Это была быстрая и точная оценка. Интуитивно точная. Ни один из этих людей не был бы сейчас здесь, в шатре, если бы король не возлагал на них большие надежды.
— Что ж, хорошо, господа, давайте работать.
Взгляд Густава немедленно устремился к Вильгельму и Бернарду.
— Теперь войска империи двинутся на Саксен-Веймар. Это факт. Вы двое, и Вильям, единственные мои надежные союзники в Германии. Император Фердинанд не простит вам этого.
Вильгельм, старший из двух герцогов Саксен-Веймарских, поморщился.
— Я боюсь, что вы правы, Ваше Величество. — Тень надежды мелькнула по его лицу. — Хотя услуги Тилли оплачивает Максимилиан Баварский, а не и император, так что возможно…
Вильям Гессен-Кассельский фыркнул. Густав махнул рукой.
— Отбросьте эту надежду, Вильгельм. И вы, Бернард. Максимилиан даже более жаден, чем сам император. Он уже потребовал Пфальц за поддержку династии Габсбургов и католичества. И он, конечно, захочет добавить к нему Тюрингию и Гессен. По крайней мере, хоть что-то из их земель. Император вряд ли сможет отказать ему. Поскольку Фердинанд отказался от услуг Валленштейна, в его распоряжении основной силой останется только армия Тилли.
Вильгельм вздохнул.
— Я не смогу остановить Тилли, — сказал он, морщась. — Он так и будет опустошать Тюрингию и захватывать каждый из ее городов. Веймар, Айзенах и Гот, в первую очередь. Эрфурт, возможно, откупится от него.
Лицо дворянина было настолько измождено, что трудно было признать в нем молодого еще человека.
— Население пострадает очень сильно.
Густав стиснул руки за спиной и расправил плечи. Его лицо было суровым.
— Я ничем помочь вам не могу. Прошу прощения и горько сожалею, но это сущая правда.
Слова падали в тишине, как свинец. С гневом. И со стыдом.
— Я не