— Зачем это? — спросил я у девушки, когда она поднесла браслет к моему запястью.
Та с лёгким удивлением взглянула на меня, а затем раздался сухой ответ:
— Никаких вопросов. Всю необходимую информацию вы получите в ближайшее время.
Я никогда не любил боль. Ещё будучи маленьким ребёнком, я впадал в дикие истерики, если мне нужно было сделать прививку или сходить к зубному. Любое падение сопровождалось моими слезами и криками, и никакие увещевания родителей, что нужно уметь терпеть, не помогали. К четырнадцати годам я прослыл во дворе и школе трусом, которого чуть ли не силком приходилось тащить к врачам. Мама, озабоченная таким поведением, решила отвести меня к психологу. Тот долго работал со мной, и лишь через два года я сумел побороть страх перед болью.
Но в тот момент, когда браслет коснулся моей кожи, я вновь ощутил себя маленьким мальчиком, до ужаса боящимся боли. Мне захотелось закричать и убежать подальше от этой жуткой вещи, которая, как я уже понял, причиняла сильнейшую боль. Первое касание оказалось почти нежным, и я успел удивиться и расслабиться, но через секунду шипы вонзились в тело, и вся рука словно оказалась в огне. По коже запрыгали искры, а в голове неожиданно стало пусто, будто кто-то стёр все мысли и воспоминания. Я закричал и вырвал руку из тонких пальцев девушки. Не дожидаясь приказа, я направился в свою квартиру, опираясь на перила и прижимая к груди правую руку. Ослеплённый болью, я даже забыл о тревоге за Вадима. Мне хотелось лишь избавиться от боли и забыться сном.
Лестница оказалась серьёзным испытанием для меня. Ноги отказывались подниматься, а правая рука, будто охваченная огнём, болела до белых кругов перед глазами и гула в ушах. Сжав зубы, я вцепился в перилла и медленно, становясь на каждую ступеньку обеими ногами, поднялся на свой этаж.
Дверь в мою квартиру была открыта и я, зайдя внутрь, запер её на все замки. Удостоверившись, что в квартиру никто не сможет попасть, я бросился на кухню и, открыв на полную мощь кран с холодной водой, начал жадно пить, захлёбываясь и кашляя. Вода лилась мимо рта и заливала рубашку и джинсы, отчего ткань прилипала к телу, но я не обращал на это внимания. От ледяной воды в голове немного прояснилось. Когда же жажда была утолена, я осмотрел руку. Казалось, что на руке обычный браслет, пусть и из нетипичного материала, но пульсирующая боль, доходящая до плеча и отдающая в правую ключицу, свидетельствовала о том, что на запястье было отнюдь не украшение. Я осторожно провёл подушечками пальцев вдоль кромки браслета и слегка поморщился, когда от прикосновения боль усилилась. «Будто клеймо» — невольно подумал я, хотя прекрасно знал, что клеймо обычно выжигают или выбивают на поверхности. Но в этой ситуации более подходящего слова я подобрать не мог.
Не решаясь обработать руку мазью, я выпил несколько таблеток обезболивающего и лёг спать. Измотанный последними событиями, переживаниями и горем, я практически сразу провалился в глубокий сон.
Утро выдернуло меня из сна сильнейшей болью в руке и пересохшим горлом. Первые минуты я приходил в себя, вспоминая произошедшее накануне. Захотелось закрыться с головой одеялом, будто это могло спасти, укрыть от этого мира, ставшего враждебным и уродливым. Нехотя раскрыв глаза, я присел на кровати и взглянул на заклеймённую руку. Кожа вокруг браслета покраснела и натянулась, словно барабан, ладонь и пальцы опухли и с трудом шевелились. Не нужно было иметь медицинского образования, чтобы понять, насколько всё плохо с рукой.
Неожиданно я почувствовал злобу — первую сильную эмоцию не только за последние две недели, но и за последние месяцев шесть — такую сильную, что захотелось разнести всю мебель в комнате, а затем найти чёртову девчонку, что надела на меня этот браслет, и свернуть ей шею. Какое она имела право так поступить? Мы же разумные живые существа, а нас практически заклеймили, как скотину.
С трудом я поднялся с постели и отправился на кухню, игнорируя привычное расписание «сначала умывание, потом всё остальное». Ледяная вода, хлынувшая на запястье, слегка уменьшила боль, хоть и ненадолго. Не вытирая рук, я открыл холодильник и осмотрел свои скудные запасы еды. Последние две недели мне кусок в горло не лез, но даже с учётом этого после безвылазного нахождения дома столько дней пищи осталось совсем немного: пара яиц, слегка завявший пучок укропа и две банки тушёнки. В любой другой день я бы спустился во двор, где располагался небольшой магазинчик, и закупился бы всем необходимым, но покинуть квартиру я не решился. Мне совершенно не хотелось столкнуться с кем-то из Иных, а особенно с рыжеволосой девушкой.
Яйца оказались испорченными и тут же отправились в помойку. Скрежеща зубами от боли, я открыл одну из банок и без какого-либо удовольствия съел тушёнку, толком не почувствовав вкуса.
После завтрака я всё же умылся и завалился опять на кровать, уставившись в потолок. От боли начало мутить, и мне хотелось забыться сном, который казался единственным лекарством от боли, тревог и горя. Но сон не шёл, а в голове появилась мысль, что неплохо бы сходить к Михаилу Андреевичу, проведать Вадима и в целом узнать, как они перенесли процедуру с браслетом. На то, чтобы заставить себя подняться с кровати, ушла четверть часа. И даже после этого я долго ещё стоял на одном месте, тупо смотря в пол и уговаривая себя сделать хотя бы шаг. Я знал, как бы назвала моё состояние Алина, получившая диплом психотерапевта, но это уже было не важно.
Раздался дверной звонок и я, встревоженный этим, ускорил шаг. Прошёл в коридор, по пути налетев на тумбочку и чуть не снеся стоящую на ней вазу. Смотреть в глазок я не стал и сразу же распахнул дверь. На пороге стояла рыжеволосая девушка с планшетом в руках. В глаза тут же бросился синяк на правой скуле и ссадина на верхней губе. Девушка оказалась невысокой, гораздо ниже меня, но от неё веяло силой и угрозой, и я тут же откинул мысль о том, чтобы вышвырнуть её с этажа.
— Марк Алексеевич? — раздался из колонки всё тот же равнодушный голос.
— Да.
— Спускайся на первый этаж. Быстро.
— Зачем? — спросил я у девушки, которая уже направилась к соседней двери.
Она оглянулась и хмуро взглянула на меня. Потом слегка покачала головой, губы у неё дрогнули, а затем раздался ответ:
— Никаких вопросов. Будет только хуже. Спускайся.
Я захлопнул дверь и,