Отец В. Г. Шухова Григорий Петрович Шухов.
Володя Шухов вдвенадцатилетнем возрасте.
Мать В. Г. Шухова Вера Капитоновна Шухова.
Один из перзых шуховских резервуаров.
Водопроводная башня конструкции В. Г. Шухова в Нижнем Новгороде.
Шухов поднимает минарет (дружеский шарж архитектора Сухова).
Шуховская радиобашня на Шаболовке. 1922 г.
Уж чего-чего, а тепла и солнца в Баку хватало! В самом городе многомесячную жару смягчали постоянные порывы ветра, того самого, в честь которого город получил еще в древности свое название (по-персидски «баад кубе» означает — «удар ветра»; два слова, соединившись и потеряв окончания, превратились в имя Баку). А в подступающей к самому городу степи даже ветер не мог умерить зной: накалившись, он иссушал камни и песок и губил любой росток, любую былинку. У последних плосковерхих городских домиков начинался и шел до самого горизонта подлинный человеческий муравейник: полуголые, перемазанные с ног до головы люди суетились возле вырытых в земле ям. Скрипели ручные или же иногда — почти как чудо техники! — конные вороты, поднимали на поверхность жестяные ведра или кожаные бурдюки с маслянистой черной жидкостью. В тех же бурдюках или порой в бочках нефть везли к пристани на арбах или на верблюдах. А если не стоял на ту пору готовый принять пахучий груз корабль, сливали нефть в «хранилища» — обычные земляные ямы. Даже много лет спустя побывавший на бакинских нефтепромыслах Максим Горький писал: «Нефтяные промыслы остались в памяти моей гениально сделанной картиной мрачного ада. Эта картина подавляла все знакомые мне фантастические выдумки устрашенного разума…» Менее образно, но с неподдельным возмущением писал о них позже и Шухов: «Каждый, не потерявший человеческих чувств, соприкоснувшись в те годы с обстановкой на нефтяных промыслах, не мог остаться равнодушным к царившим там невероятно тяжелым и принижающим человека условиям труда и быта».
Впрочем, труд был не только неимоверно тяжел, но вдобавок и крайне малопроизводителен. И именно это заставляло предпринимателей задуматься об усовершенствовании процессов добычи, транспортировки и хранения нефти.
Контора Бари сама нефти не добывала. Зато принимала заказы на создание разнообразных технических средств для обслуживания нужд нефтепромыслов. А что они вполне возможны — убеждали неоднократные устные и печатные выступления Менделеева, одним из первых оценившего огромное значение нефти для человечества, убеждали и недавние впечатления от поездки в Америку. Именно там начался нефтяной бум. И расчетливые янки успели уже многое сделать, чтобы уменьшить потери достаточно дорогого продукта, извлекаемого из недр.
Началом «нефтяной эры» многие историки называют 21 августа 1859 года, когда некий «капитан» Эдвин Дрейк получил первую нефть из пробуренной возле речки Ойл-Крик около городка Тайтусвилл в североамериканском штате Пенсильвания. «Капитану», его насточивости и напористости, разумеется, следует отдать должное, однако история нефти на много тысячелетий старше. О просачивающемся сквозь землю веществе, напоминающем масло, знали еще в глубокой древности. Лучше всего — древние персы, поскольку в этом краю таких нефтяных выходов особенно много. Иранского корня само название вещества — наше слово «нефть» заимствовано из фарси. А там она называется «нафта» и производится от глагола «нефата» — «просачиваться». В язычках пламени самопроизвольно загоревшейся нефти и всегда сопровождающего ее природного газа последователи древнеперсидской религии — зороастризма видели отражение лика своего верховного божества — Ахурамазды, владыки добра и света. Древнеримский ученый Плиний и византийский автор Прокопий называют хорошо известную им нефть Медеевым маслом, связывая ее с именем героини мифа об аргонавтах волшебницы Медеи, по поверью испускавшей из себя огонь. Не исключено, что нефть входила в состав знаменитого «греческого огня» — этого давнего предшественника современного напалма, изобретенного в VII веке нашей эры.
И вплоть до недавних времен сырая нефть была излюбленной прибавкой, входившей в состав лекарств, которыми пользовали своих пациентов лекари Востока — хакимы и табибы.
Когда из скважины на берегу Ойл-Крик пошла нефть, мистер Дрейк, несомненно, возликовал. Его взору наверняка предстали бочки с керосином, которые он сможет извлечь из нефти. А керосин ведь — товар нужный и довольно дорогой. И нефть — самое подходящее сырье для его получения. Однако, как ни странно, сперва был получен керосин, а уж потом судьба связала его с нефтью. Ибо еще в 1830 году, задолго до начала массовой добычи нефти, немецкий химик К. Райхенбах добыл с помощью сухой перегонки дерева, торфа и бурого угля жидкость, которой дал имя «фотоген» — «светород», поскольку она превосходно горела в лампах, намного превосходя по всем показателям использовавшиеся в них прежде растительные масла. Фотоген постепенно вошел в практику. Его добывали из дегтя, смолы, горючих сланцев и тому подобных веществ. А в Америке в точности подобное осветительное масло стали гнать из каменного угля и назвали «керосин», искусственно воспроизведя это слово от греческого «кирос» («воск»): в процессе такой переработки промежуточный продукт напоминает воск. Но нефть, разумеется, была еще более удобным источником для извлечения керосина. И долго только для этого и использовалась. Керосин в первое время ввозили в Европу, в том числе и в Россию, из Соединенных Штатов. Но уже в конце шестого десятилетия здесь стали получать его из собственных недр, особенно же из буквально пропитанной нефтью земли Апшеронского полуострова.
Едва ли было время у Владимира Григорьевича Шухова обдумывать причины нефтяного бума и его дальнейшие последствия. По его инженерский талант указывал на множество возможностей более рационального использования ценнейшею дара недр.
Прежде всего Шухову удалось решить проблему транспортировки нефти. Ему была известна идея Менделеева — перекачивать нефть по трубам. Однако самому Менделееву реализовать ее не удалось: гениальный теоретик, он не был достаточно подготовлен для детальной инженерной проработки этой отнюдь не легкой задачи. Первый в России нефтепровод был сооружен по проекту Шухова за два