Однажды, во время недель затишья, предшествовавших очередной битве в очередном безвестном мире, Септимус спросил, что стало с шестью прежними рабами. Хозяин пребывал в уединении, вдали от боевых братьев, и возносил молитвы духам своего оружия и доспехов. Услышав вопрос, он устремил на Септимуса пристальный взгляд черных, как пустота между звездами, глаз.
А еще он улыбнулся. Хозяин редко улыбался. Голубые вены, проступающие под бледной кожей Астартес, выгнулись, подобно чуть заметным трещинкам в чистом мраморе.
— Примус…
Господин говорил мягко — как и всегда, когда на нем не было боевого шлема, — и все же в голосе его звучали глубокие, низкие обертоны.
— …был убит очень, очень давно. В сражении.
— Вы пытались спасти его, господин?
— Нет. Я не знал о его смерти. Когда это произошло, меня не было на борту «Завета».
Раб хотел спросить, попытался бы господин спасти Примуса, будь у него такая возможность, — но, по правде сказать, опасался, что уже знает ответ.
— Понимаю. — Слуга облизнул пересохшие губы. — А остальные?
— Тертиус… изменился. Варп изменил его. Я избавился от Тертиуса, когда он перестал быть собой.
Это удивило Септимуса. Хозяин говорил ему прежде о важности слуг, которые могли противостоять безумию варпа и оставаться незатронутыми скверной Губительных Сил.
— Он пал от вашей руки? — спросил Септимус.
— Да. Я проявил милосердие.
— Понятно. А что произошло с другими?
— Они состарились. И умерли. Все, кроме Секундуса и Квинтуса.
— Что стало с ними?
— Квинтуса зарубил Вознесенный.
У Септимуса кровь похолодела в жилах от этих слов. Он ненавидел Вознесенного.
— Почему? В чем была его вина?
— Квинтус не нарушил никаких законов. Вознесенный убил его во время минутной вспышки ярости. Выместил злобу на ближайшем живом существе. К несчастью для Квинтуса, ближайшим живым существом оказался он.
— А что случилось с Секундусом?
— О судьбе второго мы поговорим в другой раз. Что заставляет тебя расспрашивать о прежних слугах?
Септимус набрал в грудь воздуха, чтобы сказать правду, чтобы исповедаться в своих страхах и признаться в том, как он разговаривает с корабельным мраком, лишь бы отгородиться от одиночества. Однако судьба Тертиуса крепко засела у него в мозгу. Смерть по вине безумия. Смерть из-за скверны.
— Любопытство, — ответил раб хозяину, солгав в первый и последний раз за все время службы.
Звук тяжелых шагов вернул Септимуса к настоящему. Он отошел от хозяйской двери и перевел дыхание, вглядываясь во мрак коридора, откуда раздались шаги. Вглядываясь, но не видя.
Впрочем, Септимус знал, кто приближается. Они-то его видели. Они увидели бы его, даже спрячься он где-нибудь поблизости, так что бежать нет смысла. Они почуяли бы его запах и заметили тепловую ауру его тела. Раб остался на месте, мечтая лишь о том, чтобы сердце перестало колотиться так отчаянно. Они услышат и этот звук. Они посмеются над его страхом.
Септимус нажал на переключатель маломощного фонаря. Тусклое желтое свечение угасло, и коридор вновь погрузился в абсолютную темноту. Слуга сделал это из почтения к приближающимся Астартес, а еще потому, что не хотел видеть их лиц. Порой мрак облегчал общение с полубогами.
Собравшись, Септимус закрыл ставшие бесполезными глаза и сфокусировался на слухе и обонянии. Тяжелая поступь, но на идущем нет доспехов. Шаги слишком широкие для смертного. Шелест ткани: плащ или туника. И, отчетливей всего, аромат крови: терпкий, металлический и густой, настолько сильный, что щекотал язык. Это был запах самого корабля, только сконцентрированный, очищенный и усиленный.
Еще один полубог.
Один из родичей хозяина пришел навестить брата.
— Септимус, — раздалось из темноты.
Раб судорожно сглотнул, не доверяя своему голосу, но зная, что должен ответить.
— Да, господин. Это я.
Шорох одежды. Прикосновение чего-то мягкого к металлу. Неужели полубог гладит дверь, ведущую в покои хозяина?
— Септимус, — повторил второй полубог.
Его голос был не по-человечески низким, слова срывались на рык.
— Как там мой брат?
— Он еще не выходил, господин.
— Я знаю. Я слышу его дыхание. Ровнее, чем раньше… — Голос полубога звучал задумчиво. — Я не спрашивал у тебя, выходил он или нет, Септимус. Я спросил, как он.
— Этот припадок длинней, чем обычно, но хозяин замолчал почти час назад. Я считал минуты. Самый долгий спокойный период с того момента, как болезнь им овладела.
Полубог хмыкнул. С таким звуком сталкиваются две грозовые тучи. На секунду Септимуса пронзила тоска по прошлому: он не видел грозы — и даже не выходил под открытое небо — уже долгие годы.
— Поосторожней с выражениями, вассал, — сказал полубог. — Слово «болезнь» подразумевает проклятие. А мой брат и твой господин благословен. Он видит глазами бога.
— Прости меня, величайший.
Септимус уже стоял на коленях, низко склонив голову. Он знал, что полубог ясно видит в кромешном мраке его смиренную позу.
— Я лишь повторяю те слова, которые использует мой господин.
Последовала длинная пауза.
— Септимус, встань. Ты напуган, и это мешает тебе мыслить здраво. Я не причиню тебя вреда. Разве ты меня не узнаешь?
— Нет, повелитель.
Это было правдой. Раб не умел различать голоса полубогов. В каждом ему слышалось низкое тигриное рычание. И лишь голос его господина звучал по-другому: львиный рык сглаживала мягкость. Септимус понимал, что дело скорее в многолетней привычке, чем в настоящем отличии, и по-прежнему терялся, пытаясь распознать других.
— Но я попробую угадать, если такова ваша воля.
Полубог изменил позу. Раздался шорох ткани.
— Сделай одолжение.
— Думаю, вы лорд Кирион.
Снова минутное молчание.
— Как ты догадался, вассал?
— Потому что вы засмеялись, господин.
Ответа Септимус так и не услышал, но, даже несмотря на темноту, он мог бы поклясться — полубог улыбается.
— Скажи мне, — в конце концов произнес Астартес, — приходили ли сегодня другие?
Раб сглотнул.
— Лорд Узас был здесь три часа назад, лорд Кирион.
— Полагаю, удовольствия это тебе не доставило.
— Да, господин.
— И что же мой возлюбленный брат Узас здесь делал?
В тоне Кириона проскользнула несомненная нотка сарказма.
— Он прислушивался к словам моего господина, но сам не произнес ни звука.
Септимус вспомнил ледяной комок, подкативший к горлу, когда он остался в темном коридоре наедине с Узасом, слушая хриплое дыхание полубога и гудение его активированной боевой брони.
— На нем были боевые доспехи, милорд. Не знаю почему.
— Это не секрет, — ответил Кирион, — твой хозяин тоже все еще облачен в броню. Последний «припадок» случился с ним во время сражения, и мы не рискнули снять с него доспехи, чтобы не спугнуть видения.
— Я не понимаю, господин.
— В самом деле? Подумай, Септимус. Сейчас ты можешь слышать выкрики моего брата, но их заглушают динамики шлема и металлические стены кельи. Однако если кому-нибудь захотелось бы отчетливо услышать, о чем он кричит… Он выкрикивает пророчества прямо в