— Как Вы, голубчик? В Вас стреляли? Звонить в полицию и медицинскую службу?

В меня стреляли… Эта фраза вернула ко мне способность трезво мыслить.

Я выдернул из-под себя руку и пощупал грудь, там была дырявая рубашка, второй испорченный за день костюм, тоже с дыркой и бронежилет в углублении которого была сплющенная пуля. Нащупав обжигающе горячую пулю и взяв её в ладонь, я перекатился на спину и расхохотался.

Смеялся долго и счастливо, а тот мужичок меня дёргал меня за полы пиджака.

Люди подходили и отходили, проходили мимо, кто-то качал головой. Судя по обрывкам фраз думали, что я пьян, словно минуту назад на улице не прогремел выстрел. Никто не вызвал полицию, не было патруля, все будто делали вид, что ничего не произошло.

Втора пуля ушла в район сердца, но уже спереди. Что ж вы всё время в сердце метите, уроды! А ещё как стреляют метко, писцы вы чёрно-бурые. Пока что мой бронежилет был самым лучшим моим капиталовложением на свете.

Я ржал и ржал, слезы катились ручьём.

Конечно, мои рёбра, в этот раз спереди, наверняка также частично сломаны, но пока адреналин, болевой шок и истерика, я этого не замечаю.

Возле нас остановилась парочка парней самого гоповатого вида.

— Э! Ты, типа, пьяный? Мы, типа, неравнодушные граждане, давай поможем, проверим… пульс там или давление, — они шагнули ко мне с явным намерением отработать мои часы и кошелёк, но в какой-то момент накололись взглядом на пистолет наголо, который тот неравнодушный дядька не заметил.

Я резко остановил истеричный смех, во мне словно щёлкнул тумблер, и бросил на них сердитый взгляд, оценивая новую угрозу.

— Ну, не нужна помощь, так бы и сказал, чего зенки щурить, — обиженно выпятил глаза гопник и они ушли, а я, уперевшись о руку того дядьки, встал, пистолет убрал, но так, чтобы чуть что, вернуть назад.

— Да какая полиция? Я просто оступился, упал.

— Но он, тот человек! Он же стрелял в Вас!

— А Вы знаете, кто это?

— Такие машины есть только разве что у хозяев земель.

Никогда не задумывался о феодальной составляющей местного государственного устройства, но выражение было явно оттуда родом.

— Это просто шутка дурацкая, ну кто бы стал стрелять посреди улицы? — неискренне улыбнулся я.

— Но Вы же упали, Вас отбросило? Я всё видел. Готов с Вами идти в полицию.

Я вздохнул, мне хотелось процитировать Высоцкого, про его «Но ясновидцев, впрочем, как и очевидцев, во все века сжигали люди на кострах», потому что эти слова многое объясняли. Быть свидетелем может быть не только хлопотно, но и смертельно опасно.

— Знаете, упал со страху от его пугача. Мы с ним потом разберёмся. Это Генка, Геннадий. Сам из Тулы, — врал я на ходу.

— Вы же сказали, спросили…

— А помогите мне до машины дойти, братец, — я спешил покинуть место происшествия, пока другие люди не подтянулись, например, из коллегии адвокатов.

Дядька помог мне дойти до машины, а я, ловко достав бумажник, вручил ему пять рублей.

— Вы что! Нельзя брать деньги за добрые дела. Я Вам от чистого сердца…

— Я Вас прошу выпить за моё здоровье, а то видите, как головой о брусчатку приложился⁉

— Аааа. Ну это можно…

— Вы не волнуйтесь, уважаемый, я отсюда сразу же в больницу.

— И полицию? Так же нельзя шутить, пусть его оштрафуют.

— И в полицию, конечно же.

Дядька ушёл, я проводил его взглядом. Надеюсь, что неотложное дело (прибавление мне здоровья путём пропивания пяти рублей) отвлечёт его от мыслей о полиции и так далее. Это небезопасно, в первую очередь, ему самому.

Отчего-то, на глубоко интуитивном уровне, я был уверен, что обращаться в полицию было бы крайне скверной идеей. Человек из лимузина или как назвать этот пафосный катафалк (причём, у него был личный водитель!), который позволил себе стрелять среди бела дня в адвоката на одной из центральных улиц, явно не то гражданское лицо, против которого стоит выступать.

И он, хотя и поступил глупо (например, не прострелил мне голову контрольным выстрелом), явно понимал, что может позволить себе подобную выходку, так мне говорил мой не самый простой жизненный опыт и я ему верил.

…

Китайский квартал не имел чётко очерченной границы. Не было какой-то арки с иероглифами, статуи дракона или резкой смены архитектурного стиля. В Кустовом (не знаю уж, как в другой части империи) китайцы жили в таких же частных домах или строениях на несколько хозяев, что и прочие горожане. Свои дома они, конечно, украшали, и внимательный взгляд отличия увидит. В какой-то момент дома, где жили татары, русские, немцы, башкиры и соседствовали с домами, где жили китайцы, потом за сотню метров китайцы вытесняли прочих. Хотя, при всём при этом, внутри китайского квартала жило несколько особо упорных русских семей, которые, впрочем, своё соседство воспринимали благодушно и отлично с китайцами общий язык находили.

Узкие (как и везде в городе) улочки, множество лавок, торгующих чем угодно. Войти в китайский квартал мог любой, как и купить товары. В теории китайцы это даже приветствовали, им нужен был приток денег из-за пределов общины, правда, ни рекламы, ни какой-либо стратегии в привлечении сторонних покупателей они не применяли.

Я въехал в квартал и припарковал машину возле лавки тётушки Лан. За то, что она позволяла мне частично блокировать её магазинчик, я закупался у неё овощами и фруктами.

Танлу-Же скептически посмотрел на дырку на моей груди и то, что костюм испачкан от падения на мостовую. В его глазах читалось, что он не думал, что я оденусь в грязное после вчерашнего. Говорить ему, что это уже сегодняшнее, не стал, китайцы вообще не в курсе деталей моих злоключений, незачем их лишний раз пугать.

Он лично отвёл меня к лекарю, это был всё тот же дед с умудрённым годами лицом и его внук-подросток.

— Дедушка просит раздеваться.

— Полностью? В смысле, догола?

Подросток утвердительно кивнул.

Я разделся за ширмой, последним снял бронежилет. Во-первых, мне в нём уютнее. Во-вторых, снимать его больно. В-третьих, с высокой долей вероятности, надевать тоже будет больно.

Лекарь поставил стул, сел на него, извлёк откуда-то из складок халата очки и стал, ничего конкретно не предпринимая, внимательно рассматривать меня, как музейный экспонат.

При этом он молчал, а его лицо не выражало эмоций.

Подросток выглянул из-за ширмы.

— Дедушка говорит, что у Вас побитый вид.

Хмуро посмотрел на пацана. Дед-то молчал. Часто он выдаёт собственные рассуждения за дедовские? Пацан сконфузился и исчез, забрав моё одежду и пообещав её почистить.

Наконец дед встал и стал ощупывать меня холодными пальцами с окаменелыми ногтями, отчего у меня добавилось несколько новых