Но ему льстило, что она считала его настоящим. Еще она требовала слов любви... Они бродили по Роще, ходили вдоль железнодорожного полотна, и она упрекала его:
- Почему ты никогда не говоришь мне: "Я тебя люблю"?
Скиталец не понимал, что она от него хочет.
- Что ты меня любишь? - переспросил он.
- Да нет, - она вспыхнула, - что я тебя люблю, то понятно, но ты не говоришь, что ты меня любишь.
- Кого ж еще? - удивился Скит. - Ведь это как дважды два.
Варя приставала:
- Тогда так и скажи: "Я тебя люблю".
Скит повторил:
- Я тебя люблю.
- Прямо выдавил из себя, - сморщилась Варя, - если бы сама не настаивала, то и не сказал бы.
- Но я же все равно... Просто зачем говорить? - Скиталец недоумевал.
- И впрямь все равно, как одолжение сделал, - она явно над ним насмехалась.
Хотелось ему тогда ей доказать, что нет ничего и никого на свете, кого бы он любил, кем бы дорожил более, чем ею, но промолчал: он действительно не умел болтать о любви. Он считал, что смешно, пошутив, уточнять: "Я пошутил". А она ему бросила, что он просто-напросто не музыкален. Опять непонятно:
- Причем здесь это?
- А притом, что для меня эти слова - музыка. Соображаешь?
В прописке ему отказали, следовательно и работу найти было нелегко; тем не менее он каждый день уходил, якобы искать ее, но ходил воровать. Не жить же ему на ее иждивении, в самом деле.
К Вариной матери он не пошел, Варя отсоветовала, считая, что лучше пусть все сложится так, как угодно судьбе, зачем торопить события? Они всегда были вместе. Скиталец избегал мест сборища воров, промышлял в одиночку. Ему в этом никто не препятствовал. Он был свободен даже больше, чем ему хотелось. В жизнь воровскую его никто не тянул, воры его знали и многих из них знал он, с ним все были приветливы, над его любовью добродушно пошучива-ли, некоторые даже завидовали ему. Что и говорить, как сама воровская жизнь изменчива, так и любовь: в ней встречи-расставания. Так что хорошей паре, относившейся друг к другу с нежностью и преданно, почему не позавидовать?
4
Миновало с полгода. Варя ходила в суд на работу; Скит искал хоть какую-нибудь работу, но, конечно же, не находил. Он уверял Варю, что иногда ему удается найти временную работу, и она делала вид, что верит этому: надо было каким-то образом объяснить происхождение денег, продуктов, которые время от времени он ей приносил. В воровском мире еще царило относите-льное спокойствие. В те же конфликты, которые так или иначе возникали, он не совался - он был не в законе и не его дело знать, чем заняты профессиональные урки.
Если он мечтал когда-то стать вором в законе, после женитьбы (он лично считал, что женил-ся на Варе, как и она считала себя замужем за ним), он об этом уже не думал. Да и воры не тянули его, им еще не было нужды пополнять ряды, еще не было резни, даже суки не стоили разговора, не было и других мастей.
Варя и Скит переселились из сарая в комнату, когда однажды их посетила ее мама. Собстве-нно, в эту историческую минуту они как раз находились во дворе, сидели на скамье в ярких теплых свитерах, прижавшись друг к другу, и строили планы: о том, как у них все будет, когда, наконец, он пропишется и устроится работать на завод "Борец", где когда-то работал матрос Железняк, и получат свою собственную квартиру, которую, в виде исключения, не обворуют, учитывая задушевные связи Скита со специалистами воровского дела; мечтали о том, как у них родится ребенок и как однажды они будут совершать прогулки втроем. А мама, Мария Евгенье-вна, уже стояла позади них и молча наблюдала влюбленных.
Мария Евгеньевна не была знакома с матерью Скита, хотя и знала, что та - буфетчица в кинотеатре. Она даже однажды, после ухода Вари из дома, заходила в этот буфет, но не стала знакомиться с этой угрюмой женщиной - не верила в серьезность увлечения дочери Скиталь-цем, бродягой, - а тогда чего ради? Где-где, а в Марьиной Роще знали цену воровской любви, воровские "жены" столь нравственно свободны, как и цыганки, хотя у последних преданность мужьям традиционна, даже дело чести. Воровская же жена... За примером далеко ходить не было нужды: в соседнем доме от нее проживала воровская жена. Сама не воровала - нет. Говорили, воры пытались ее натаскать, но... не воровка. А живет с вором. Если это можно назвать жизнью - упаси боже! Конечно, и воры, как и вообще люди, всякие встречаются, но надеяться, что Скит хороший человек...
Мария Евгеньевна не знала, что Скит еще не вор в том смысле, что не "член партии". Она не разбиралась в подробностях воровской жизни, как большинство обычных людей, не вникающих в хитросплетения каких бы то ни было политических коллизий.
Но картина, открывшаяся ее глазам во дворе, где рядышком сидели молодые, защемила ее сердце знакомой болью и мгновенно разбудила воспоминания о времени, ушедшем навсегда.
5
Однажды Скит сел в электричку, чтобы отыскать какое-нибудь место для своей семьи: Варе уже не было смысла скрывать от матери и Тоси свой значительно увеличивающийся живот. Но случилось так, что, прежде чем сесть в электричку, он зашел, или, говоря правильно, заканал в гастроном на Чкаловской, где почти без труда стал обладателем "пузыря". Этого было достаточ-но, чтобы разбудить в нем инстинкт охотника. Ему уже представлялось, как выкупает (вытаски-вает - жарг.) дутого шмеля (толстый кошелек - жарг.).
Взяв пузырь, он направился на перрон Курского вокзала, намереваясь сделать посадку на поезд, следующий до Петушков. Войдя в вагон, выпил содержимое пузыря, затем решил прошвырнуться по вагону. Майдан (поезд жарг.) уже был на ходу, оставляя позади пригород столицы. Заканав в очередной вагон, он обратил внимание на маму, сидящую рядом с пацаном лет шести. Над ней висел баул.
Женщина выглядела подавленной, словно чем-то опечаленной. Толстый, неприлично упитанный пацан рядом с ней смотрелся отталкивающе, был капризен, что-то от нее требовал противным голосом.
Какая несуразица, промелькнула мысль, какое несоответствие: у такой симпатичной дамочки этакий отвратительный выродок. Зайдя с тыла, Скит через пару минут спокойно, как свой, снял висевший баул, а еще через несколько минут, стоя на опустевшем перроне, с удовольствием провожал взглядом уходящий майдан. Уединившись недалеко от железнодорожной платформы, он с нетерпеливым