Точнее, не валяюсь совсем.
Хоть мне и страшно, что однажды та часть его мозга, которая хоть немного контролирует тело, впадет в кому, и он сделает со мной то же самое, что сделал с собственным сыном.
— Твоя племенная кобыла раздвигает ноги всегда, когда ты хочешь, — говорю спокойно, нечеловеческим усилием воли превозмогая страх. — Извини, что она больше ничего не может сделать, чтобы ускорить процесс.
Ему не нравится, что говорю о себе как будто со стороны.
А мне даже нравится.
Потому что жена Островского — бедная проданная в рабство женщина, и мне искренне ее жаль, потому что она обречена существовать в его мире только в качестве рабыни. И не важно, скольких «правильных» наследников она родит. Ее место будет около пятки мужа: в покорности, с потупленным взглядом и фальшивой улыбкой благодарности за все, что перепадает из его рук. Иногда за бриллианты и соболя, иногда — за побои.
А я — Анфиса, буду существовать внутри нее.
И, возможно, ждать своего выхода на сцену.
— Очень хорошо, что ты это понимаешь. — Островский отодвигается, отпускает мое лицо и снова тянется за телефоном. — И то, что мне симпатичен твой характер не означает, что в следующий раз, когда мне не понравится тон твоего голоса, я снова спущу все на тормозах.
С моей стороны было бы слишком наивно на это рассчитывать.
Поэтому жена Островского корчит благодарность за терпение, а я уговариваю себя хотя бы какое-то время сидеть тихо и не высовываться.
Глава 12: Анфиса
В медицинском центре, куда меня привозит водитель, провожу около двух часов.
Сначала долго и скрупулезно собирают анамнез: выспрашивают обо всех болячках, вплоть до прабабки, у кого и сколько было детей, как проходили обе беременности моей матери. Как будто я могу знать обо всем этом. Единственное, что я точно могу сказать о ее периоде «дважды по девять» — так она сама говорит — так это то, что меня она родила ногами вперед, мучительно и долго, и после этого утратила возможность вновь стать матерью.
После заполнения карты, меня ведут на осмотр.
Потом на анализ крови.
Потом еще в какой-то кабинет.
Потом снова к врачу, и снова на осмотр.
Чтобы в конце концов, когда я просто перестаю понимать, кто все эти люди и чего они от меня хотят, оказывают в кабинете своего ведущего врача. Он сам усаживает меня в дорогое кожаное кресло, прикрывает дверь до щелчка и только усевшись за стол, снимает очки, чтобы потереть красную переносицу.
Абсолютно уверена, что ничего хорошего сейчас не услышу.
И уверена, что новость, которую скажет доктор, тоже не очень его радует.
Он наверняка уже успел пообщаться с Островским.
Знает, что с ним случается, когда-то что-то не по его.
— Анфиса, у вас непроходимость маточных труб. Судя по вашим снимкам и анамнеза — это врожденная патология. Вы указывали на… — Он опускает нос в мою медицинскую карту, прикладывает очки, чтобы прочесть, — болезненные менструации и боли внизу живота. Это один из частых сопроводительных симптомов врожденных причин неправильного развития матки и маточных труб.
Я складываю руки на коленях, как прилежная ученица, которую впервые в жизни отчитывают за контрольную с грубейшими ошибками. А она знать не знает, почему так произошло, потому что писала как обычно.
— Боюсь, что при таком диагнозе… — Доктору словно страшно произносить его вслух, поэтому он встает, подходит ко мне и, глядя сверху вниз, говорит: — Я рекомендую вам и вашему мужу процедуру ЭКО. Конечно, есть несколько способов улучшить ситуацию хирургическим вмешательством, но, опираясь на свой личный опыт, могу сказать, что максимум, на что мы можем рассчитывать — пять, может быть, десять процентов к вашим почти нулевым шансам забеременеть самостоятельно. И при этом подобные операции требует подготовки и длительного периода восстановления. То есть, в случае хирургического вмешательства, я буду настаивать на минимум полугоде отсрочки беременности. А лучше бы воздержаться от попыток завести малышка в течение года.
Моя горькая улыбка вызывает у него такую же реакцию.
— Доктор, Марат Островский привез меня сюда, потому что считает ненормальным, что спустя три недели его «активных стараний», я до сих пор не забеременела. Думаете, он откажется от этого ребенка на полгода? На год?
Мотаю головой, представляя, в каком бешенстве будет Островский.
— Тогда вам нужно поговорить с супругом, Анфиса, и убедить его согласится на процедуру ЭКО. Многие семейные пары проходят через это и… — Он запинается. — Иногда у них все получается с первого раза.
Представляю лицо Островского, когда скажу, что ему придется ездить в больницу, проходить кучу процедур и сливать сперму в баночку для забора. И все это только потому, что его жена появилась на свет с врожденным дефектом — неспособностью сделать то единственное, ради чего он вообще на ней женился.
Интересно, каким образом он будет вымещать злость?
Поднимаюсь, благодарю доктора за все и обещаю «найти для мужа подходящие слова».
Мы оба понимаем, что в этой ситуации никакие слова не будут подходящими кроме, разве что, «Марат, я беременна».
На улице жуткий мороз, но я говорю водителю, что после визита к врачу мне нужно немного погулять. Он не оставит меня одну, как и любой натасканный цепной пес. Будет просто держаться на расстоянии, наблюдая.
Я знаю, что мои телефонные разговоры прослушиваются.
Поэтому захожу в ближайший кафетерий, становлюсь в очередь за кофе и, когда нахожу в толпе подходящего вида девушку, поворачиваюсь к ней, вкладываю в руку пятитысячную купюру и прошу одолжить мне телефон. Она пожимает плечами и без проблем вкладывает мне в ладонь свой айфон с разбитым экраном.
Я набираю мать и в двух словах пересказываю ей «приятные новости».
Ее несомненное достоинство в том, что она никогда не паникует, даже когда случается что-то абсолютно не входящее в ее планы. Побег Светы заставил ее лишь сморщить нос и сказать: «Что ж, теперь я знаю, для чего мне вторая дочь».
— Островский знает? — без предисловий, спрашивает мать.
— Нет, я сразу позвонила тебе.
«Ты ведь архитектор всего этого, и с тебя Марат тоже спросит».
— Доктор — что он за человек?
— Разумный, — уже понимаю, куда она клонит. — Достаточно острожный, чтобы не лепить из Марата дурака.
— Нет такой осторожности, которую нельзя было бы купить.
— Мам, он не будет покрывать меня хотя бы потому, что его нанял и ему платит Марат.
— Значит, — я слышу ее пожимание плечами, — тебе придется найти способ заставить его держать рот на замке до тех пор, пока я что-нибудь не придумаю. Я знаю, что у матери всегда и на все есть план.
Она не теряет голову, сохраняет хладнокровие и как будто никогда ничего не боится. Видимо, это у нее в крови: каким-то необъяснимым образом всегда и во