Дальше началась вакханалия. Врачи, полиция, еще какие-то люди. Они снуют туда-сюда по дому. Копаются в моих вещах. Перевернули все вверх дном. Задают мне какие-то вопросы. А у меня ступор, я ничего не слышу, не понимаю. Только твержу как заведенная: «Я его не знаю!».

Муж... он даже не посмотрел на меня. Ни разу! Словно я действительно перестала для него существовать. Неужели он верит во все это?

Дальше начался спор врачей и полиции, кто сообщит отцу о смерти сына. По их побледневшим лицам и трясущимся рукам стало понятно, что они как огня боятся этого загадочного Максимовски.

А я пока пребываю в шоке. Боязни нет. Я ведь ничего не сделала. Полиция разберется. Как иначе? И муж поверит мне. Еще прощение будет просить. Все у нас наладится. Такими мыслями я стараюсь привести себя в чувства.

- Что вы ему подсыпали? - меня кто-то теребит за руку.

Поворачиваю голову, лицо говорящего расплывается перед глазами.

- Что...

- Я спросил, какой препарат или яд вы подсыпали жертве? - начинает теребить меня за плечи. - Вы будете писать чистосердечное?

- Типа это ей поможет, - раздается незнакомый мужской хохот над моей головой.

- Серж, милый, - пытаюсь найти глазами в этой толпе мужа, - Пусть они перестанут меня трогать! - чужие прикосновения омерзительны.

В голове отчетливо сидит установка - только он может защитить. Только ему я доверила жизнь. С ним хоть в огонь, хоть в воду. Он сейчас одумается, успокоится и все поймет.

- Тебя еще не так потрогают, мадам, в том месте, куда тебе дорога, - полицейский смеется мне в лицо, обдавая перегаром.

- Я все же попрошу уважения к моей супруге. Никто не давал вам права вести себя подобным образом, - от слов любимого в глазах загорается надежда. - Максимовски сообщу я. Раз у наших бравых защитников духу не хватает.

Слабо улыбаюсь, пробую поймать взгляд Сержа, но он не смотрит на меня. Сдержанный. Интеллигентный. Это именно тот мужчина, которого я полюбила. Он возвращается. Ему просто надо было время все обдумать и понять!

- Зад ты ему хочешь подлизать,- выдает коп, что лапал меня. Заросшее лицо. Помятый весь. Отвратительный тип.

- Сообщив о смерти сына?- вздергивает вверх бровь. - И такие «гениальные» кадры стоят на страже закона. Печаль.

- Слышь, ты умник! Сейчас договоришься! - полицейский вскакивает и приближается вплотную к Сержу. - А вдруг вы на пару с ней Максимовски грохнули? В камеру закрою, а там умничай, сколько душе вздумается.

- Как закроете, так и откроете, - муж смотрит на него с высока. Уверенный, красивый, зеленоглазый блондин.

Это выводит меня из ступора. Страх совсем отступает. Когда есть надежная опора, никакие испытания нестрашны.

- Что мы тут лясы точим! Поехали, прокатимся, мадам, - достает наручники и защелкивает их на моих запястьях. Холод металла обжигает. - После этих хором, - окидывает взглядом комнату, - Вас ожидают дивные апартаменты.

Мне все равно, что он там говорит. Смотрю только на мужа. Отстранилась от всего этого кошмара, закрылась своей любовью, как стеной.

- Андрюх, закончишь тут, а мы поедем, - полицейский обращается к одному из коллег, склонившемуся над телом.

- Лика! - его голосом мое имя звучит как песня.

- Да! - муж оживляет меня, словно цветок, согревшийся в лучах солнца, после морозной стужи.

- Я попробую помочь, посмотрю, что можно сделать, - хоть былого тепла в его голосе нет. Скорее вежливость, холодная учтивость. Но я уверена, все вернется. Только бы этот кошмар прекратился. А что все скоро образуется, в этом я не сомневаюсь. Ведь я невиновна, ни перед мужем, ни перед законом.

Если бы я только знала, как он мне поможет. Если бы знала... Хотя... я бы все равно ничего не изменила. С этого момента моя судьба больше мне не принадлежала.

- Никак не пойму, вроде баба молодая, все есть, а все равно ищет приключений на свой зад, - протягивает задумчиво полицейский. - Оно разве того стоило? - ловит мой взгляд в зеркале.

- Это страшное, очень странное, но всего лишь недоразумение, - после слов Сержа меня не смущают даже наручники на запястьях.

Я уплываю в мечтах. Представляю, как после всех испытаний мы отправимся к океану в свадебное путешествие. Моя мечта осуществится, как и обещал любимый. Ведь в своей жизни я никогда не видела моря. Не плескалась в ласковых волнах. И он на свадьбе обещал, что мы наверстаем все. Родной покажет для меня все краски мира, и навсегда сотрет из памяти ужасы трущоб, в которых я выросла.

- Сними розовые очки, потом больнее будет, - в зеркале отражаются глаза полицейского, красные, заплывшие, и там отчетливо читается отчужденная жалость.

Как бы и жалко, но это мимолетно, пожалели и забыли. Это чувство я узнаю всегда. Так на меня смотрели прохожие, когда в детстве я стояла на коленях и просила милостыню. Конечно, бывали и другие взгляды, злобные, жестокие, иногда и поколотить могли. А вот кто жалел, нередко денюшку кидали. Только вот от этого помятого мужика я вряд ли дождусь чего-то хорошего. Да и не нужна мне его милостыня, теперь у меня есть защитник.

- Муж наймет мне адвоката, проведут экспертизы, во всем разберутся. А может, удастся под залог выйти... - это я вспомнила сюжет из детективов, которые так полюбила смотреть в последнее время.

Даже в моей непростой жизни, я никогда не опускалась до кражи. И тюрьма оставалась для меня чем-то мифическим и страшным, что никогда меня не коснется.

- Вот я и говорю, взрослая баба, а все на розовых слониках летаешь, - достает из пачки сигарету, закуривает прямо в салоне. - Если бы по бытовухе загремела, там бы еще и срок скостили по первой ходке. Где-то на жалость надавить, где-то баблом поблагодарить. А тут ты залезла в такую дремучую задницу, - присвистывает, - Максимовски за своего единственного сына тебя живьем закопает и заставит нас всех твою могилку земелькой присыпать.

- А кто он такой, этот Максимовски?

-Точно из лесу вылезла, - издает глухой смешок. - Без ведома Эдуарда Валерьевича в городе ни одна муха не пролетит. Что там мэры, власть, он давно все в своих стальных клешнях зажал. Вытянула счастливый билет, сидела бы тихо. Какие же вы бабы дуры, вам все больше и больше подавай. Моя бывшая такой же была...

Полицейский замолчал. Жалость пропала из его глаз. А вместо нее появилась