– Я на время к ним перебралась, – сказала Томочка, – пока Ильи нет.
Она села напротив.
– Начнем, что ли? Есть хочу, как сто китайцев.
Леля неожиданно поняла, что тоже голодна. От аромата Томочкиных пирогов сводило желудок.
Томочка разлила по бокалам кагор.
– С праздником, Лелечка. Пусть все будет хорошо, и на нашей улице перевернется грузовик с конфетами. Даже не один.
Леля кивнула и улыбнулась через силу: пусть.
Выпила, взяла кусочек желтого сыра. Красное вино, слишком густое и сладкое, на ее вкус, потекло по венам, и сразу стало дремотно-спокойно, но вместе с тем легко. Пусть это лживое ощущение скоро растает, но даже небольшая передышка не помешает.
– Спасибо, Томочка. Хорошо, что ты пришла.
– Конечно, хорошо. Бери пирог.
После второго бокала Томочка осторожно сказала:
– Илья говорит, Миша пока ни с кем особо не общается. Ни с отцом, ни с Ильей. Врачи говорят, это нормально. Ему надо силы восстановить.
Леля грустно кивнула.
– Он, что, так и не позвонил тебе? Ни разу?
Любого другого человека, который попытался бы задать ей этот вопрос, Леля просто послала бы. Мать вчера звонила, спрашивала примерно о том же, и они поссорились, потому что Леля отвечала сухо и резко. Мама обиделась.
Но сейчас Леля поняла, что ей хочется поговорить о Мише. Впервые в жизни (и, как она подозревала, это был и последний раз) Леля полюбила по-настоящему, и сила этого чувства пугала ее саму. Потому она, как трусливый заяц, прикрывшись преддипломной практикой, улетела в Москву: немыслимо было представить, как она сумеет жить, если Миша не чувствует того же к ней, если отношения с Лелей для него всего лишь обычный роман.
Возвращение стало кошмаром: обнаружить Мишу на больничной койке, при смерти, в коме было страшно, а когда опасность оказалась позади, Миша не узнал Лелю.
Девушка снова и снова прокручивала в голове ту сцену в реанимации, когда они с Юрием Олеговичем, Мишиным отцом, и Ильей стояли возле его кровати, и Миша, показав глазами на Лелю, спросил у лучшего друга: «Это твоя знакомая?»
– Нет, не звонил. И не позвонит уже, наверное.
Томочка взяла Лелю за руку, ободряюще сжала ее ладонь.
– Уверена, все будет хорошо. Вот увидишь.
Но они обе знали, что никакой уверенности тут быть не может.
– Вы с Ильей вместе? – спросила Леля.
У Томочки и лучшего Мишиного друга отношения складывались не менее запутанно, чем у Лели с Мишей. Томочка была влюблена в Илью давно, с той самой поры, как он съехал от матери в съемное жилье, и они оказались соседями. Но Илья смотрел на нее лишь как на друга, и только после весенних событий они стали встречаться. Точнее, Томочка надеялась, что они пара, для Ильи же это было, скорее, чувство благодарности. Когда Томочка осознала это, они расстались.
А потом выяснилось, что и вправду «большое видится на расстоянье».
– На этот раз я не форсирую события. Общаемся, помогаю ему с тетей Ирой, чем могу. Он вроде как ухаживает за мной: цветы, кино, все такое. – Томочка грустно улыбнулась. – Не хочу опять напридумывать себе: потом падать очень уж больно. Пусть все идет, как идет. Пускай сам окончательно поймет, кто я для него: любимая девушка или свой в доску парень.
– Ты права, – сказала Леля и решилась спросить: – Илья ничего тебе про меня не говорил? Может, Миша что-то…
– Извини. – Сочувствие Томочки было искренним, не показным. – Илья и сам с ним с того раза не виделся, разве что на Новый год поговорили недолго. Но там рядом его отец был, мачеха и сестренка. А по телефону Илья завел речь о тебе, но Миша свернул разговор.
Увидев, как исказилось Лелино лицо, Томочка поспешно добавила:
– Знаешь, что я думаю? Это хороший знак!
– Куда уж лучше, – усмехнулась Леля.
– Погоди! Ты вспомни: сама так любишь его, но тебе нужно было обдумать все, и ты уехала. – Томочка свела брови к переносице. – Хотя, между нами, это была полная глупость, но чего уж теперь. Так и он. Обижен на тебя, может, тоже хочет понять, поразмыслить. Видишь – и не говорит ни с кем, не обсуждает! Илья сказал, он очень расстраивался, когда вы осенью расстались, скучал по тебе, ревновал. Такие вопросы с кондачка не решаются.
Томочка еще говорила что-то в том же духе, пытаясь убедить подругу, и Леля чувствовала, что надежда в ее сердце пробуждается.
Может, Томочка права? Со стороны ведь всегда виднее.
Леле очень хотелось в это верить.
Через пару часов Томочка ушла домой, вернее, к тете Ире.
Проводив ее, Леля долго стояла под душем, делая воду то обжигающе горячей, то почти ледяной. Вода лилась в ванну с шумом, и потому Леля не услышала звонка телефона.
А когда вышла, взяла сотовый и увидела знакомый номер.
Кровь бросилась в лицо, руки задрожали.
Миша все-таки позвонил!
Глава вторая
Когда Леля была маленькая, она терпеть не могла середину и конец января. Самое обидное время года – так ей казалось.
Первые десять январских дней были прекрасны, потому что это – зимние каникулы. А потом на смену веселью, снежкам, санкам или бессмысленно-бестолковому и потому особенно прекрасному валянию на диване наступал конец. Елку разбирали, праздник заканчивался, приходилось снова браться за учебники.
Начиналась третья четверть – самая длинная, бесконечная. Мысленно Леля делила ее на кусочки: короткими перебежками было легче добраться до весенних каникул. Первый кусочек длился до конца января, дальше – от первого февраля до двадцать третьего, от мужского праздника было рукой подать до женского, а там пара недель – и все!
Первый кусочек, осколок января, давался сложнее всех, и длился почему-то дольше. Маленькая Леля переползала из темного утра в ранний вечер, остро ощущая, что до следующего новогоднего чуда еще целый год. Дальше темп ускорялся, дни становились длиннее, за сердитым завываньем февральской метели все отчетливее слышался звонкий, обнадеживающий перезвон капели.
Леля выросла, но нелюбовь к этому времени не переросла. И только этот год стал исключением, потому что весна наступила уже в январе.
Когда Миша позвонил, поздравил с Рождеством и спросил, не сможет ли она завтра навестить его, Леля была не просто счастлива – почувствовала, что ее воскресили. Вытащили из холодного подвала, где она находилась в последнее время, прямо на солнышко, и свет этот согрел каждую клетку, осветил ее изнутри волшебным сиянием.
Мишу продержали в больнице до двадцатого января, и Леля навещала его каждый день.
– Мне надо объяснить тебе, почему я уехала, – сказала Леля, придя в первый раз. – Хочу, чтобы ты понял.
Похудевший и бледный Миша улыбнулся краешком рта.
– Я и так все понимаю. Давай просто забудем об этом. Ты имела право испугаться – ты ведь об этом хотела сказать?
Леля порывисто взяла его за