Я и сейчас, в этот самый момент, когда сижу на своей кухне и пишу эти строки, думаю точно так же. Чувствую себя мухой, которая попала в липкую ловушку: чем больше барахтаюсь и силюсь вырваться, тем крепче прилипаю.
Мне следовало оставить все как есть. Пусть бы Илья навсегда уехал из Ягодного, как и собирался. Ни к чему было искать общения с ним, задавать вопросы, требовать объяснений. Нечего было настаивать, добиваться правды.
Никогда не нужно задавать лишних вопросов, ведь можно получить ответы, и – как знать? – вдруг открывшаяся правда сломает тебя, уничтожит? Жаль, эта жизненная мудрость пришла ко мне слишком поздно.
Не вызови я тогда Илью на разговор, не узнай того, что узнала, многое могло бы сложиться иначе. Моя жизнь осталась бы моей.
Наверное, это малодушные мысли, ведь человеку свойственно любым путем стремиться отыскать истину – иначе не было бы прогресса, научных открытий и великих произведений искусства.
Все так, но когда твои поиски и устремления заводят тебя в место, откуда не выбраться, кажется, что лучше остаться в слепом неведении.
Как бы то ни было, в тот день я была полна решимости и настроилась вытянуть из Ильи правду. Всю – до запятой, до точки.
Вопреки моим ожиданиям, Илья не стал мариновать меня у входа. Открыл дверь сразу же, хотя я приготовилась к долгой осаде.
– Это ты, – констатировал он. – Так и думал, что явишься.
– А я думала, ты не захочешь открывать.
– От тебя все равно так просто не отделаешься, – криво улыбнулся Илья и посторонился, пропуская меня во двор.
Внутри все осталось так, как я помнила, только выглядело неприютным и заброшенным. Хозяину было не до наведения порядка на участке. Никто не позаботился о том, чтобы убрать облетевшие с деревьев листья, газон косили в последний раз явно еще до отъезда в отпуск, и теперь жухлая трава доходила почти до колен. Мы прошли дальше, и я увидела уголок сада: земля под яблонями сплошь усыпана гниющими яблоками, которые некому собрать, цветы на клумбах давно завяли и торчали неряшливыми пучками. В прозрачном хрустальном воздухе пахло паданкой, мертвыми цветами, сухой землей – витал запах грусти.
Мы с Ильей поднялись на крыльцо. Я боялась увидеть в доме то же запустение: присыпанную пылью мебель, горы грязной посуды, немытые полы. Это стало бы оскорблением памяти Жанны, которая была аккуратисткой и чистюлей. То, что дом пришел в упадок, стало бы еще одним жестоким напоминанием о том, что его хозяйка ушла навсегда и больше не вернется.
К счастью, внутри все осталось почти так, как прежде. Может, Илья думал примерно в том же ключе, что и я, поэтому поддерживал порядок. Я переобулась в свои тапочки, которые так и стояли в обувнице, привычным жестом пристроила ветровку на вешалку.
Просторная прихожая, убегающая на второй этаж лестница, прикрытая дверь в столовую и кухню, гостиная, куда сразу прошел Илья…
Все же что-то не так, думала я, пока не сообразила, что именно.
Детские игрушки. Обычно они были повсюду, а теперь – нет. Конечно, Илья постарался убрать их, чтобы они не попадались ему на глаза каждую минуту, это было бы невыносимо. Но без игрушек дом выглядел голым и несуразным, как ощипанная курица.
Постаравшись выбросить эти мысли из головы, чтобы не заплакать, я прошла вслед за Ильей. Он уселся в одно из кресел, а не на диван, как обычно. Видимо, чтобы я не оказалась рядом с ним. На Илье была синяя водолазка и потертые джинсы. Он замер в напряженной позе с прямой спиной, сложив руки на коленях. Казалось, готов в любую минуту вскочить и выбежать из комнаты.
Мне ничего не оставалось, как сесть в другое кресло, напротив него, и теперь мы были разделены журнальным столиком. На столике валялись какие-то журналы, стояла фарфоровая статуэтка и фотография в нарядной рамке. Мне не нужно было смотреть на нее, чтобы узнать, кто изображен на снимке. Я видела это фото сотни раз, более того, сама снимала Дашулю на празднике в честь ее третьего дня рождения. Последнего.
Я откашлялась, пытаясь собраться с мыслями, и посмотрела в окно. Окно гостиной выходило в сад, и обычно мне нравилось любоваться тем, как Жанна все устроила: клумбы, дорожки, горки, фонтанчики, забавные скульптуры. Одно время сестра увлекалась ландшафтным дизайном.
Но сейчас фонтанчики высохли, а дорожки заросли травой. Садовые гномы выглядели неопрятно и сиротливо, однако мужественно продолжали улыбаться нарисованными улыбками. Уже не зная, за что зацепиться взглядом, чтобы сохранить хотя бы видимость спокойствия, я отвела глаза от окна и посмотрела на Илью.
– Зря ты пришла, Яша, – сказал он.
Хорошо, хоть по имени назвал. Разговор все-таки может получиться. Это ведь Илья придумал звать меня Яшей (Марьяна – Марьяша – Яша, вот почему), и прозвище прижилось.
– Илюша, нам давно нужно было поговорить…
– Не нужно! – резко вскрикнул он, и кулаки его сжались.
– Мы же всегда были друзьями, – гнула я свое, – близкими. Не знаю, почему ты шарахаешься от меня и родителей. Они любят тебя, и я тоже люблю. Мама сказала, ты собираешься уезжать. – Мне не хотелось обвинять его, но следующие мои слова он воспринял как обвинение. – Она очень расстроилась, что ты не сказал об этом ни ей, ни отцу.
– Я не обязан никому ничего докладывать, – отрезал Илья.
– Прекрати так разговаривать со мной! – не вытерпела я. – Это гадко! Я ничего тебе не сделала, и родители… Ты хоть понимаешь, что они чувствуют? У отца сердце больное, мама вся высохла, а ты…
– Вот именно – я! – Он подскочил как подброшенный и с яростью уставился на меня. – Обо мне кто-то подумал?
– Мы постоянно о тебе думаем! – Я тоже слетела с кресла и закричала: – Одному тебе, что ли, больно? Ведешь себя как капризный пятилетка! Тебе легче от того, что ты нас мучаешь? Нравиться над людьми издеваться?
Я вопила и размахивала руками, а Илья смотрел на меня. Лицо его покрылось красными пятнами, и я видела, что он еле сдерживается, но остановиться, пока все не выскажу, было выше моих сил.
– Хочешь уехать? Хорошо! Обойдемся без тебя! Но неужели нельзя было все сделать по-человечески? И вообще – от себя не убежишь, а ты… Ты можешь в конце концов объяснить, что с тобой происходит?
– Правду хочешь узнать? – не выдержал он. – Вечно тебе надо до всего докопаться! Акула пера хренова! Не хотел