- Мое имя тоже там есть. - Трей опять хлопнул меня по руке.
- Эй, хватит! - Я потер руку.
- Сам перестань. У тебя такая тупая улыбка, как будто ты уже выиграл и сейчас позируешь для папарацци.
- И что такого? - Я улыбнулся шире, чтоб досадить ему еще больше, и немного помахал, как люди на парадах. Как раз в этот момент в знак подтверждения щелкнула чья-то камера.
- Ты не должен жить, - сказал Трей.
- Ну, спасибо. - Я думал проголосовать за Трея, просто чтобы быть милым. Трей был хорош для забавного разнообразия, но не был одарен по части внешности. В его семье тоже не было никого особенного: его отец был врачом или что-то вроде. Результаты голосования, наверно, опубликуют в школьной газете, и было бы очень неловко, если бы Трей оказался последним или вообще не получил бы голосов.
С другой стороны, было бы здорово, если бы я обогнал в два-три раза следующего по списку. И к тому же, Трей боготворил меня. Настоящий друг хотел бы, чтобы я выиграл по-крупному. Отец научил меня ещё одной вещи: «Не будь дураком, Кайл, ищи выгоду и в дружбе, и в любви. Потому что, в конце концов, ты поймешь, что единственный человек, который тебя на самом деле любит – это ты сам».
Мне было семь или восемь лет, когда он впервые сказал это, а я спросил: «А ты, пап?»
- Что?
- Ты любишь… - Меня. - Нас. Свою семью.
Прежде чем ответить, он долго смотрел на меня.
- Это другое, Кайл.
Больше я никогда не спрашивал его, любит ли он меня. Я знал, что в первый раз он сказал правду.
Я сложил свой избирательный листок так, чтобы Трей не увидел, что я проголосовал за себя. Конечно, я знал, что он тоже голосовал за себя, но это было другое.
В этот момент раздался голос из глубины комнаты.
- Какая мерзость!
Мы все обернулись.
- Может, кто-то вытер сопли о парту, - прошептал Трей.
- Ты что ли? – спросил я.
- Я больше этим не занимаюсь.
- Мерзость, - повторил голос. Я оборвал разговор с Треем и посмотрел в сторону, откуда слышался голос, там сзади сидела эта сумасшедшая девчонка-гот. Она была толстой, одета во что-то вроде черного балахона до пят, который обычно можно увидеть на ведьмах или террористах (у нас в Таттле нет формы; родители взбесились бы, если бы их лишили возможности покупать «Дольче и Габбана»), и у неё были зелёные волосы.
Определённо, крик о помощи. Странно, я никогда не замечал её раньше. Большинство людей здесь я знаю всю свою жизнь.
Временный учитель был слишком туп, чтобы проигнорировать её.
- Что мерзко, Мисс… Мисс…
- Хилферти, - сказала она. – Кендра Хилферти.
- Кендра, что-то не так с твоей партой?
- Что-то не так с этим миром, - она встала так, словно толкала речь. – Что-то совсем не так, если в двадцать первом веке до сих пор сохранились такого типа пародии на элиту. – Она показала свой листок. Народ засмеялся.
- Это список кандидатов выпускных танцев, - помог Трей, – чтобы выбрать королевскую пару.
- Вот именно, - сказала девчонка. – Кто эти люди? Почему они должны считаться королевской парой? На основании… чего? Люди в этом списке были выбраны по одной только причине – физическая красота.
- Отличная причина для меня, - сказал я Трею, не слишком мягко. Я поднялся. – Это британский стандарт. Все голосуют, и вот те, кого все выбрали. Это демократия.
Вокруг меня несколько человек подняли большие пальцы, кто-то поддакивал или восклицал, особенно Анна или Ханна. Но я заметил, что многие, в основном некрасивые, молчали.
Девчонка сделала несколько шагов в мою сторону.
- Они овцы, следующие за стадом. Они голосуют за так называемых популярных людей, потому что это просто. Красивая внешность, светлые волосы, голубые глаза, - она смотрела на меня, - это всегда просто распознать. Но если кто-то храбрый, сильный, умный, это сложнее увидеть.
Она взбесила меня, и я набросился на нее. - Если кто-то настолько умный, он может сообразить, как сделать так, чтобы выглядеть лучше. Ты можешь похудеть, сделать пластическую операцию, даже сделать чистку лица и отбелить зубы. - Я подчеркнул «ты» в предложении так, чтобы она знала, что я имею в виду её, а не просто какой-то собирательный образ. - Мой папа работает в новостях. Он говорит, что люди не должны смотреть на уродов.
- Так вот, что ты думаешь? - Она подняла темные брови. – Что, все мы должны переделать себя так, чтобы бы быть такими, какими ты хочешь нас видеть, Кайл Кинсгбери?
Я вздрогнул от своего имени. Я был уверен, что никогда не видел ее раньше. Но она, конечно, меня знала. Все знали. Возможно, была безответно влюблена в меня.
- Да, - сказал я. - Да. Это то, что я думаю. Это то, что я знаю.
Она подошла ко мне. Ее глаза были светло-зелеными, а нос длинным, с опущенным кончиком.
- Тогда тебе лучше надеяться, что ты никогда не станешь уродливым, Кайл. Ты уродлив сейчас, внутри, там, где это важнее всего, и если ты когда-нибудь потеряешь свою привлекательность, бьюсь об заклад, ты не будешь достаточно умным или сильным, чтобы вернуть её назад. Кайл Кингсбери, ты - чудовище.
Чудовище. Слово из другого времени и места. Это заставило меня подумать о сказках, и я почувствовал странное покалывание, как будто волосы на моих руках охватило огнем от ее глаз. Я отмахнулся.
- Эта тёлка в черном на английском была странной, - сказал я Трею, когда мы переодевались на физкультуру.
- Да, она и правда тебя напугала, - согласился он.
- Я десять лет смотрел на твоё уродливое лицо, меня ничем не напугаешь.
- Ага, конечно, так ты не поэтому так взбешен с тех пор, как мы ушли с английского?
- Нет. - Но это