На базаре торговали импортными сигаретами и картами с голыми женщинами. Когда мы смотрели на них, в нас шевелилось что-то, казалось, готовое вывернуть нас наизнанку. Потом, когда я в первый раз увидел фильм Ф.Феллини «Амаркорд», то понял, что содержание его было отчасти похоже на то, что мы чувствовали. Да и сейчас, когда я смотрю его, я вижу мое время. Это не касалось того, что мы чувствовали к нашим девочкам, хотя когда мы танцевали с ними, старались прижаться посильнее. Кроме того, что уже было в нас, мы хотели уловить то тепло, которое носилось в воздухе вместе с мелодиями и кино.

Кино было много, и хорошего кино. Это было французское и итальянское кино и, как ни странно, теперь, когда его уже почти нет и нет тех актеров, когда я пытаюсь найти хорошие фильмы, я смотрю то, что было у нас раньше. Эти образы создали для нас мир женщины, и в нас жил этот культ образа женщины, который создавали те актрисы, из кино. О них я буду писать как о великих учителях нравственности, как и о том, что они принесли и почему они остались в памяти.

Я хочу остановиться на этом и еще раз подчеркнуть, что тогда не было «звезд» и понятия «звезда». И хотя фотографии киноактеров продавали на рынке, все равно нас не покидало ощущение открытия Женщины. С каждым фильмом что-то добавлялось к этой картине, ведь они были такими разными! Мы могли любить, но издали, потому что любая женщина, нравившаяся нам, мысленно получала те черты, которые приносили нам женщины с экранов, и в этом не было неудобства.

В городе было много кафе, там кофе стоило десять копеек. Всего лишь десять копеек, а родители на завтрак давали нам двадцать копеек, а иногда больше. Этого хватало на кофе, пока мы не начали курить, а курить мы начали рано.

Мы не ходили на уроки, шли в кафе, а потом – в кино, а потом… Мы меняли привычное кафе на другое, потому что у многих профессионалов были «свои» кафе. В одном собирались художники и скульпторы, в другом – поэты и учителя. Куда бы мы ни шли, мы вели разговоры об искусстве и о любви, а для того чтобы о них говорить, мы должны были много знать.

Книги. Я читал целыми днями, это были хорошие книги, они шли одна за другой, вместе с моими мечтами и раздумьями о героях. У героев всегда были красивые женщины, и в нашем сознании закрепилось, что только герои могут испытывать такие высокие чувства и быть подле таких прекрасных женщин, может быть, данных им как награда. Настоящая женщина – это награда, возможно, наивысшая из всех. В полуподвальных этажах, где располагались мастерские художников и скульпторов, мы тоже бывали, иногда туда заходили, чтобы поговорить об искусстве.

В это время, в начале семидесятых, возникло движение «хиппи». Мы были уже в старших классах, когда несколько человек из разных школ распускали волосы, надевали потертые, но очень дорогие джинсы, глотали таблетки вместе с девочками, которые к этому времени начали носить капроновые чулки и мини-юбки. Нас не тянуло стать хиппи, но в нас рождалась определенная зависть. Как же, у них были девочки в мини-юбках и капроновых чулках!

Правда, все остальное, как мы считали, – это уловки, и только для того, чтобы получить этих девочек. Марихуану курили почти все, по крайней мере, пробовали, но это тоже нас не увлекало. Рядом был мир, который мы должны были узнать и не потеряться в нем. Это зависело только от нас или от того, что уже было в нас, а в нас сидело тепло, кино и образ Женщины.

На рынке, кроме карт, продавали и порножурналы, которые иногда попадались и нам, но мы относились к ним спокойно, как к марихуане или хиппи, так как на улице встречалось и искусство. У нас были «свои» женщины и те, которых мы любили, но не могли к ним подойти близко, ведь в них мы видели Женщину, а героями стать пока еще не могли.

После армии я поступил на филологический факультет по специальности «русский язык и литература». На нашем курсе учились дети новых богачей – директоров магазинов, владельцев нелегальных производств, дети партийно-хозяйственного управления и МВД. Они были очень открыты, беззаботны, они отличались от нас. Это заставило меня сделать две вещи, во-первых, – начать изучение системы управления государством для того чтобы ответить себе на вопрос, как могло произойти, что мои родные погибли на войне, а я живу в стране всеобщего равенства?

Во-вторых, я был влюблен в девушку из богатой семьи предпринимателя, которая, узнав про наше «зарплатное» происхождение, отказала мне во взаимности. Для меня это был уже другой мир, который не мог принадлежать героям прочитанных книг, да и сами герои уже были не нужны, нужны были деньги, и я не мог смириться с их отсутствием. Потому что, на мой взгляд, жизнь была там, где были мои герои. Я никогда не задумывался о выборе между деньгами (несмотря на то, что на них можно приобрести женщину), героями и чувствами, потому что деньги не могли дать соответствующего чувства, это я точно знал.

Третье имеет связь с тем, что я жил на стипендию, которой хватало только на сигареты и на кофе, а меня приглашали на дни рождения… Еще у меня была любимая, и что-то мне надо было дарить ей и друзьям. Я стал писать стихи и маленькие поэмы. Я не помню их, но это было то, что я дарил вместе с одной гвоздикой или розой, но розы были всегда дорогими.

В том мире, где я рос, были и наркотики, были воры в законе, но было еще и искусство, и были книги, и было тепло чувств, которым все остальное было чуждо. Я учился в институте, по вечерам, во вторую смену, работал на цеховиков. Это меня не мучило. Я пытался найти формы борьбы с тем, что происходит со мной, оттого что считал себя предателем перед именами и гибелью тех, кто создавал для нас эту жизнь, и носителем той радости и мелодиий любви, которые шли со мной.

В двадцать три года я прилетел в Москву, в КГБ СССР, чтобы сказать, что партия идет не тем путем. На вызовы и обвинения, а также на угрозы я не обращал внимания. Я занимался исследованиями, чтобы найти ответ на вопрос, почему это происходит, и учился. Я сделал смелый шаг, когда открыл двери КГБ СССР, и потом, когда мои