…Летом 1967-го в Москве выходит первая книжка стихов Николая Рубцова – «Звезда полей». «Звездный час наступил!» – каламбурил Рубцов. Книга в те годы – это «золотой ключик» в иную жизнь, для некоторых – прямиком в коммунизм. Этим козырем покрывались многие грехи. Этот бумажно-картонный кирпичик пробивал любые начальственные двери.

Вскоре после выхода «Звезды полей» Рубцову «директивным порядком» выдают диплом Литинститута, а в 1969-м принимают в Союз писателей СССР.

Тогда членство в СП приравнивалось чуть ли не к званию Героя. Не официально, конечно, а по жизни. И льготам. Недаром умнейшая Фурцева примерно тогда же распорядилась принять в Союз писателей Евтушенко, Ахмадуллину и Вознесенского: эти одержимые шестидесятники тут же превратились в благоразумных, верных режиму семидесятников. Московские квартиры и переделкинские дачи, загранпоездки и миллионные тиражи – вот что такое членство в брежневском СП!

Не для всех, конечно. Обласканы были в основном те члены Союза, кто являл собой общественно-политическую фигуру. Николай Рубцов таковой фигурой не был. Он не пел дифирамбов режиму, но и не «брыкался». В общем, как говорят в народе, «ни Богу свечка, ни черту помело». Примерно в таком духе и характеризовали Рубцова в органах КГБ: для сотрудничества неинтересен, идеологически не опасен.

Потому-то и не получил Рубцов высоких дивидендов от режима. Поэт поселился в Вологде, еще недавно считавшейся местом ссылки.

Однако в глазах одной весьма амбициозной дамы Рубцов в 1969-м вдруг вырос до небес. Женщиной этой была та самая Людмила Дербина, что пренебрежительно отнеслась к задрипанному абитуриенту Литинститута на майской гулянке в далеком уже 1962 году. За это время жизнь успела сильно побить Дербину: неудачное замужество, после которого она осталась с ребенком на руках; еще более неудачные попытки взойти на поэтический Олимп… Рубцов, автор книг и обладатель заветной корочки СП! О, для нее этот человек – тот самый шанс достичь успеха! Шанс, который она когда-то упустила… Дербина, благо, по стечению судьбы, работала библиотекарем в Вологодской области, быстро разыскивает Николая и в одночасье становится его гражданской женой.

Что ни говори, а местная власть чтила Рубцова: в Вологде он имел отдельную квартиру в центре, дом его по тем временам был элитным. Это сейчас он считается хрущобой, а в те годы полгорода обитало в дощатых, насквозь продуваемых бараках, где грудные младенцы мерли, как мухи (автор этих строк и сам родился в Вологде в 60-е, дважды подхватывал тяжелейшее воспаление легких в таком вот бараке, и все – в двухлетнем возрасте! Выжил только благодаря переезду в Подмосковье).

Об отдельной квартире с ванной и туалетом, горячей водой не смели мечтать даже многодетные семьи, где муж с женой проработали в каторжных условиях десятки лет. А одинокому Рубцову, вчерашнему «тунеядцу», такое жилье дали. За что? За членство в СП. За стихи. Взяли его и в «Вологодский комсомолец», чтобы у поэта всегда был кусок хлеба. Хлеб он брал, но на работе практически не появлялся, откровенно презирая журналистику…

Так вышло, что мать автора этих строк в те годы работала в вологодской партийной газете «Красный Север». По ее воспоминанием, местные журналисты попросту завидовали Рубцову, его житейским благам и вседозволенности. «Вот уж кому грех жаловаться!» – восклицали коллеги, выслушивая постоянные сетования Рубцова на незаслуженную нищету и недостаток вниманию со стороны властей. Поэта даже отчасти презирали за его постоянное, непреходящее нытье. Ведь даже самые маститые журналисты Вологды, отбарабанившие в газете по многу лет, жили гораздо хуже его, «пришлого и вечно недовольного стихоплета» – так называли промеж собой новоиспеченного сослуживца здешние «рыцари пера».

Дербина была шокирована жилищем Рубцова. Нет белья, кругом грязь, бутылки… Рубцов пил все больше, здоровье его ухудшалось. А книга стихов Дербиной «Крушина» с предисловием Рубцова уже несколько месяцев «кисла» в вологодском издательстве… Он ведь обещал помочь! Дескать, с моим предисловием твоя книга выйдет всенепременно и очень быстро! Нет, не печатают… И женщина с ужасом осознала: ставка сделана неверно. «Это была пустота рухнувших надежд. Какой брак?! С этим пьянчужкой?!» – скажет она спустя годы.

Дербина признает в своих воспоминаниях: тогда, перед трагедией, она смотрела на Николая как на обузу, оковы, которые надо скинуть.

Еще задолго до смерти Рубцов написал стихи: «Я умру в крещенские морозы, я умру, когда трещат березы». Пророчество? Не иначе… По воспоминаниям тех, кто знал Рубцова, он ежегодно перед Крещеньем испытывал ухудшение самочувствия, говорил, что умирает.

Только что ж тут странного? Позади обильные возлияния: Новый Год, как-никак! Да и день рожденья (3 января) справлялся неделю кряду. А там старый Новый год… Не удивительно, что к Крещению поэт подходил в истерзанном состоянии. А с тяжелого похмелья всегда на ум приходят мысли о смерти. Да и само похмелье в мороз переносится тяжелее: когда трещат березы, особенно сильно трещит башка… По одной из версий, именно в состоянии тяжкого «крещенского бодуна» Рубцов и «выдал» две первые строки своего стихотворного пророчества. Так что если и есть мистическая закономерность в «крещенской» смерти поэта, то она куда глубже и… эпохальней, что ли…

…Отшумели шебутные 60-е, жизнь в огромной стране «устаканивалась», приходила к общему знаменателю. Люди искусства, поэты и писатели делали свой выбор, определялись. Одни, достигнув славы в период оттепели, претворяли популярность в жизненные блага; другие предпочли путь изгнанников. И ведь почти никто не ошибся в своем выборе, все получили сполна! Первые преуспевали в СССР, вторые удостоились самых престижных премий и прочих атрибутов сладкой жизни от идеологических врагов своей Родины… Важно «прийтись ко двору», а уж к своему или чужому – это не суть важно, ибо воздаяние примерно одинаково.

Но были и те, кто не желал или не мог быть придворным. А может, их просто ко