— Уходим. На воздухе разберёмся.
Вместе они прошли по коридору, пересекли гостиную. На тесной лестнице, где воспользоваться саблей было невозможно, человек без лица шепнул в самое ухо:
— Умри!
Он отклонился и, выхватив нож, попытался ударить гренадера в грудь. Но с опытным бойцом шутки плохи.
Отбитый нож чиркнул о стену, вывалившись из руки, и поскакал, стуча по ступенькам.
— Дрянь, какая! — прошептал Василий. — Я ж сказал, на воздухе разберёмся.
Одной рукой он оставил горло негодяя, другой сорвал с него шапку.
— Ну-ка посмотрим на тебя.
В доме поднялся шум — захлопали двери, заспешили быстрые шаги, зазвучали сонные голоса.
— Пожар?
— Да нет, вроде не горим.
— Воры-ы-ы! — крикнул немолодой протяжный голос, наверное, принадлежащий какому-нибудь старому слуге или камердинеру. — Воры-ы! Лови воров!
Перед Василием оказалось странное, тёмное лицо с такими глубокими впадинами глаз, что при неясном свете оно могло показаться обглоданным черепом. Теперь лицо это обнажилось — на обритом лбу стояло большое клеймо. Крупные печатные буквы.
Ранее Василий Макаров не встречал подобных меток.
Поручик Измайловского полка, получивший своё дворянство как ордена за отвагу в бою, не был грамотен, и не смог понять смысла выжженных букв.
За спиной отворилась дверь. Лестницу обдало дрожащим светом свечей. Тот же голос закричал:
— Вот он вор! Ко мне, сюда!
Пришлось бежать.
Хоть шапка и оставалась в руках гренадера, человек с клеймом всё же вырвался и оказался на улице минутой раньше.
Когда Василий выскочил через дверь чёрного хода, его уж нигде не было видно.
«Он вошёл за мною в дом и двигался сзади до тех пор, пока не представился подходящий момент, — вдыхая ледяной январский воздух и медленно остывая, соображал Василий. — Убийца тоже не хотел привлекать внимания. Может быть, это любовник Анны Владиславовны?»
Много позже по трезвому размышлению Василий, конечно, отказался от этой вздорной мысли. «Даже если у девушки такого положения есть какая-то любовная связь, что само по себе уже спорно, не может же быть, чтобы связь эта ходила в подобной шапке с клеймом на лбу».
Не сделал и ста шагов Василий заметил тёмную фигуру, шевельнувшуюся в подворотне. Выхватив из ножен саблю, он рванулся туда, готовый изрубить злодея на кусочки, но из подворотни навстречу ему, держась за стенку, выполз Афанасий. Где-то он добыл ещё вина, и удержался на ногах с большим трудом.
— Сделал предложение руки? — косящими глазами, заглянув в лицо Василия, спросил он. — Ты пять рублей ставил.
Афанасий протяжно икнул. В свете уходящей луны, лицо его различалось с трудом. Он дышал винными парами.
— Правда, без свидетелей, но обещал. Без свидетелей. Но теперь ты жениться обязан — долг чести.
Мертвецки пьяный гренадер упал бы, если б Василий не подхватил его под локоть.
— Обманешь теперь. Если обманешь я тебя на дуэль и заколю.
Окна в четырёхэтажном особняке загорались одно за другим, и нужно было уходить.
Спустя, наверное, час оба гренадера, легко миновав охрану, проникли в помещение своей казармы, и, стянув сапоги, повалились на длинные скрипучие постели.
— Не сделал я предложения руки, — глядя в низкий потолок, сказал Василий. — Отдам тебе 5 руб., выиграл.
— Да ладно, — отозвался слегка протрезвевший Афанасий. — Откуда у тебя?
Он повернулся на спину, сложил руки на груди и закрыл глаза.
— Понимаешь, мертвецы эти из головы никак не идут.
— Какие мертвецы?
— Да в храме на столах были. Вспомни. Мужик и баба.
— Насмерть замерзшие?
— Они.
— И чё, беспокоит?
— Да понимаешь, видел я их в кабаке у Медведева, сидели с подлыми. Там ещё такой был в шапке на глазах, он всё подливал.
— Отравили их, думаешь?
— Может и отравили. Странное дело — закрываю глаза, и мёртвое женское лицо вижу. Понимаешь?
— Я тоже женское лицо вижу, — поворачиваясь на бок и втискивая голову в подушку, признался Василий. — Как живое. Локон светлый на виске, глаза голубые-голубые, а на ручке браслет серебряный
Два мёртвых тела, обнаруженных под воротами Спаса, легли началом цепи неприятных событий.
Тяжёлой выдалась неделька после Рождества Христова у жандармского ротмистра Михаила Валентиновича Удуева. Тихо было в северной столице Империи до 2 января. Лёгкий снежок, крепкий морозец, никакого служебного беспокойства и будто прорвало. Четыре поджога за 2 дня, драка на Мойке — мастеровые с солдатами сцепились, 16 убитых. Лавку Афанасьева в ночь на 4 число начисто разграбили, подогнали две телеги и всё вытащили, вплоть до оконных рам. А тут ещё бумагу спустили из канцелярии. Удуев глянул и глазам своим не поверил.
По доносу тайной полиции, вскоре в Санкт-Петербурге можно ждать появления нескольких десятков беглых каторжных. Каторжные по-русски не говорят и не разумеют. Их поимка — дело, не составляющее большой трудности. По сему предписанию всех каторжных изловить живыми либо убить и представить в доказательство тела.
Удуев уж знал о беглых английских каторжниках.
История, с одной стороны, невероятная, а с другой, совершенно обычная для России. Удружила ещё раз русской жандармерии покойная матушка-государыня — подбросила работёнки.
По совету Потёмкина Екатерина Алексеевна решила заселить пустующие степные пространства иностранными каторжниками, будто своих мало. Если вино из Европы да наряды — пусть и убийцы будут иностранными. Увлечённая новой идеей, она выпросила у английского правительства для освоения причерноморских степей, несколько тысяч головорезов, пожизненно приговорённых к каторжным работам.
По счастью, на зов прибыла лишь первая партия весёлых англичан — человек 400. Посол в Лондоне, Семён Воронцов, прежде и сам улаживал этот проект, но, слава Богу, опомнился, и сумел остановить дальнейшее проникновение в Россию иностранных воров и убийц.
Часть каторжников, в первые же дни перемёрла от холеры, а часть была всё же брошена на дикие малоплодородные земли без крыши над головой, без знания русского языка, без всякой поддержки, но зато под постоянным надзором.
Англичане не долго сеяли хлеб. Уже через месяц после прибытие случился бунт, и группа, числом более 100 головорезов, самовольно ушла с поселений.
Удуев понимал ясно — никаких англичан в Санкт-Петербурге нет, да и не могут они здесь оказаться — далеко от северной столицы до причерноморских степей. У сенатского прокурора от страха глаза велики, вот и перестраховался Его Превосходительство.
«Уж кого-нибудь придётся им показать, — размышлял Удуев, отодвигая от тебя листок с инструкцией и принимаясь за свежий номер «Ведомостей». — Попадутся ещё какие-нибудь подходящее мертвецы — представим. Мёртвого не проверишь, англичанин он или француз, не спросишь его.
Вовсе не это беспокоило ротмистра. Беспокоили его два трупа, обнаруженные под воротами Спаса. Каждый день в скудельницу свозили десятки замерзших насмерть, отравленных, зарезанных, свернувших себе шею и нечаянных мертвецов, но эти двое выделялись из общего числа. Эти двое были загадкой. Дворяне в простой одежде, никаких документов. Странная смерть. Они будто застыли в поцелуе, прежде чем сабля ротмистра разъединила их