Александр Первый Кутузова недолюбливал и при других условиях с удовольствием заменил бы его Беннигсеном. Однако наткнулся на непреодолимую преграду – общественное мнение. Штука в том, что это было сановное общественное мнение. Слишком многие и в армейских кругах, и в обществе уважали Кутузова как прославленного победой над турками военачальника – эта победа принесла крайне выгодный для России Бухарестский мир и ликвидировала «турецкую опасность», так что во время вторжения Наполеона опасаться еще и удара турок с юга больше не приходилось. Военные к тому же прекрасно знали, каков «потолок» Беннигсена. Так что оппозиция оказалась столь мощной, что Александр вынужден был терпеть Кутузова и далее. Хотя потом жаловался Вильсону, что «вынужден» был наградить Кутузова Георгиевской лентой, то есть дать высшую степень ордена. Хотя, по словам Александра в той же беседе, «фельдмаршал ничего не сделал». Ничего – кроме того, что избавил Россию от наполеоновской орды.
Самое занятное во всей истории интриг Вильсона, как не раз случалось в других местах и в другие времена, – в резкое противоречие пришли интересы дипломатии и разведки. Вильсоном был крайне недоволен его непосредственный начальник посол Каткарт. Он ничуть не симпатизировал России (Боже упаси! С чего бы вдруг?), но как дипломат видел свою задачу в том, чтобы сохранять хорошие отношения с русским союзником. А Вильсон своим интриганством ему изрядно мешал. Самому Вильсону Каткарт писал: «Будьте столь любезны не забывать то, что я неоднократно повторял вам в беседах насчет неуместности ваших самостоятельных политических советов или поступков» А в Лондон с явным раздражением сообщал, что ему «очень трудно удержать сэра Роберта от политиканства».
Для сэра Роберта его увещевания были как с гуся вода. Вильсон прекрасно знал, что за спиной у него Лондон, а Лондону нужны не дипломатические расшаркивания Каткарта, а именно та политика, что проводит он, Вильсон. И продолжал гнуть свое, а на сетования Каткарта в Лондоне не обращали никакого внимания, отделываясь отписками в духе кота Леопольда: «Ребята, давайте жить дружно!» Так что Вильсон (хотя больше не пытался лезть к Кутузову со своими «гениальными» советами) политиканствовал до изгнания Наполеона из России. Должно быть, это занятие так его увлекло, что он продолжал политиканствовать и далее, вернувшись домой и оставив как военную службу, так и разведку. Но об этом – в одной из следующих глав.
После того как Наполеон с жалкими остатками «Великой армии» был из России вышвырнут, Кутузов буквально умолял царя остановить армию на границе и не идти дальше, не преследовать и не добивать Наполеона. Как мы видели из его отповеди Вильсону на военном совете, фельдмаршал прекрасно понимал, что это сыграет лишь на руку Англии, а России никакой пользы не принесет. Между тем «недобитый» Наполеон, во-первых, вряд ли сможет повторить поход в Россию, во-вторых, останется неплохим противовесом той же Англии в Европе.
Вот только царь этого то ли не понимал, то ли не хотел понимать – золото британских субсидий звенело так приятно… и двинул русскую армию в Европу. Она еще долго проливала кровь исключительно для того, чтобы англичане окончательно избавились от пугала Наполеона, самого опасного для них в тот «момент «конкурента в Европе». А Россия… Что получила Россия за всю пролитую кровь и занятие Парижа (именно занятие, а не взятие – Париж никакого сопротивления не оказал)?
Да ничего. Кроме славы триумфатора для Александра – чисто моральное удовлетворение, которое в карман не спрячешь и на хлеб не намажешь. Как и улыбки и воздушные поцелуи очаровательных парижских дам, бросавших букеты в коляску душки Александра…
Правда жизни, как ей и полагается, сказалась суровее и циничнее. Очень быстро возведенный союзниками на французский трон Людовик Восемнадцатый заключил с Англией и Австрией тайное соглашение о союзе против России. Когда Наполеон, сосланный на расположенный не так уж и далеко от французских берегов в Средиземноморье остров Эльба, тайно отплыл оттуда, высадился во Франции и начал марш на Париж, прямо-таки триумфальный (ни малейшего сопротивления не было, посланные против него войска тут же переходили на его сторону, а города встречали восторженно), Людовик бежал из Парижа в такой спешке, что оставил множество важных документов, в том числе и оригинал этого тайного соглашения. Обнаружив его, Наполеон отослал бумагу Александру – явно чтобы поиздеваться: посмотрите, мон шер, что из себя представляют ваши милые союзнички…
По воспоминаниям русского дипломата Бутякина, царь, прочитав сей документ, «покраснел от гнева, но сдержался». И предъявил его австрийскому канцлеру Меттерниху. Меттерних тоже был еще тот прожженный лис, но тут впервые в жизни не смог ничего ответить и ничего соврать – документ был стопроцентно подлинным…
Вообще-то, если Наполеон рассчитывал отсылкой этого договора ошеломить царя или хотя бы удивить, просчитался. Александр и без этого давно знал, что собой представляют «заклятые союзнички». По воспоминаниям секретаря и доверенного лица Меттерниха Герца, уже приехав в Вену на Венский конгресс (1814–1815), император Александр был более или менее в ссоре с Австрией, Англией и Францией. Герц был очевидцем событий…
Венский конгресс, по сути, был «пиром победителей». Победители восстанавливали на тронах старые династии, свергнутые Наполеоном. Прирезали себе обширные области от стран, имевших несчастье к разгрому Наполеона оставаться его союзниками (то, что они стали таковыми не добровольно, а под угрозой французских штыков, в расчет не бралось совершенно).
Россия на Венском конгрессе получила не пользу, а сплошной вред. Александр, с полным на то основанием чувствовавший себя одним из победителей и триумфаторов, видя, как лихо дербанят побежденных, запросил себе всю Польшу, к тому времени занятую русскими войсками. Остальные участники воспротивились так резко, что дело едва не дошло до новой войны – всех участников Конгресса против России. Потом это удалось как-то сгладить. Александру все-таки кинули кость – часть собственно польских территорий с Варшавой, и Александр был хитер-то хитер, но это у него безусловно не сочеталось, как показали последующие события, с умением заглядывать на два-три хода вперед. Кость оказалась не костью, а миной замедленного действия, причем многоразовой…
Екатерина в свое время вела себя гораздо умнее – при разделах Польши присоединила только территории, населенные украинцами и белорусами. Православные, они немало натерпелись от польских панов. Своих-то единокровников, польских крестьян, гордая шляхта считала «быдлом» и обращалась соответственно. Ну а православные были и вовсе «быдлом третьего сорта», их жестоко угнетали еще и по религиозным мотивам.
Мина, столь опрометчиво принятая царем в «хозяйство», первый раз