Старик произнес мягко, чуть свысока:
— Молодой человек, таких карт обычно в тысячу раз больше, чем кладов…
— Вот и я очень быстро пришел к тем же выводам, — сказал Мазур, — и вовремя, сдается мне, пошел на попятный, так что не успел потерять ни денег, ни жизни. Махнул на все рукой и потихонечку убрался из этого самого кладоискательского лагеря. Предлагал то же самое сделать другим, но они не послушались. Ну, это их проблемы. Нет там никакого клада. А вот в чащобе бродят не только ягуары, а и герильеро. Прихватит полиция, оправдывайся потом… Короче, я решил возвращаться в порт. Документы в порядке, подыщу хорошее судно — и снова в море. Это надежнее, чем гоняться за несуществующими кладами… У вас в горе не найдется работы для парня вроде меня? Я бы с удовольствием подработал где-нибудь пару месяцев.
— Даже не представляю, где у нас может найти себе применение моряк… А что вы еще умеете, сеньор?
Мазур старательно задумался:
— Ну… Машины вожу неплохо. Знаю моторы. Силенкой бог не обидел, смею думать. — О своем умении неплохо стрелять он упоминать не стал — такое вряд ли сойдет за достоинство, скорее насторожит…
Старик непритворно озаботился:
— Не знаю даже, что вам и сказать с ходу, сеньор… Жизнь у нас простая и незатейливая, рабочих хватает, местным уроженцам негде руки приложить. Такое уж местечко. Вот в двадцатые годы, когда был каучуковый бум… Вы не слышали про каучуковый бум? О-о… Через наш городок проходила дорога на север, в Урупарибу, а уж там-то был настоящий размах… Дворцы из привозного мрамора, оперный театр, скопированный с какого-то знаменитого европейского, и там пели европейские звезды… А потом бум прошел. Нас это задело гораздо меньше, а вот Урупарибу превратился в город-призрак — со всеми его мраморными дворцами, фонтанами и прочей роскошью. Люди разъехались, город совершенно обезлюдел, разрушается помаленьку, все заросло кустарником и опутано лианами… Вы знаете, я порасспрашиваю. Вдруг да понадобится кому-то толковый водитель или механик. Наши люди, признаться, с моторами возиться не любят, а иногда без этого не обойдешься…
— Буду вам чрезвычайно обязан, — сказал Мазур.
Пока что все вроде бы в порядке. Недалекий малый, словоохотливый и безобидный, который никуда не спешит, наоборот, выражает желание осесть в городке… Не вызывает подозрений, а? Будем надеяться, что так…
Старик снял с доски и протянул ему ключ, прицепленный к огромной деревянной груше с облупившейся синей краской:
— Вот, извольте, сеньор. Второй апартамент. Во-он та дверь. Рукомойник там есть, кровать, разумеется, тоже, а все, гм-м, прочие усовершенствования — в конце коридора. Желаю удачи на новом месте…
— Благодарю, — сказал Мазур.
Отпер указанную дверь, вошел и щелкнул выключателем. Комната была обширной, металлическая кровать, столик и пара стульев — умилительно старомодными. Постельное белье, к его некоторому изумлению, оказалось чистым.
Сунув под подушку кольт с патроном в стволе — вполне уместная предосторожность и для диверсанта, и для лесного бродяги — Мазур плюхнулся в тяжеленное кресло, снял куртку, старательно ее ощупал. Что ж, если не знать, что там зашито, можно принять за непромокаемую подкладку…
Расшнуровав тяжеленные армейские ботинки — приходится лишь посочувствовать здешним армеутам, советские сапоги хоть и неказистые, да полегче — блаженно вытянул ноги и выкурил сигарету, неспешно затягиваясь. Потом погасил свет, подошел к высоченному окну, отвел москитную сетку и чуть приоткрыл правую створку.
Осторожно выглянул, укрываясь за сеткой. С наступлением темноты площадь ожила — там и сям под фонарями прогуливались парочки и целые компании, явственно доносился женский смех, разговоры на непонятном языке. Справа, где размещался здешний ресторанчик — длинный, открытый с четырех сторон навес над двойным рядом столов и лавок — доносились переборы гитары и звуки какого-то иного музыкального инструмента, незнакомого, послышалась песня, слабый звук вылетевшей пробки, перезвон стаканов.
«Здешний Бродвей, — понятливо отметил Мазур. — Ночная жизнь в полном разгаре. Вообще, чинно гуляют, культурно. Пьют, конечно, но нажравшихся не видно и не слышно. У нас в похожем провинциальном городишке, что греха таить, кто-нибудь давно бы уже штакетину выламывал с целью вразумления оппонента, и матюги звучали бы, и права б качали… А тут все культурненько, полное впечатление, им и дела нет, что страна пребывает под пятой реакционной американской военщины, осуществляющей империалистическое проникновение в Латинскую Америку. Им бы партком действующий и лекторов из общества «Знание», а то беззаботные, спасу нет…»
Он сердито фыркнул, почувствовал легкую зависть оттого, что был чужим на этом беззаботном празднике жизни с его мягкими гитарными переборами, девичьим смехом и оплетенными бутылями вина. Присмотрелся к нужному зданию на противоположном конце площади, почти напротив отеля.
Небольшой двухэтажный домик старинной постройки — неизменный бурый кирпич, высокие окна. Во двор ведут глухие ворота с полукруглым верхом, над ними — кирпичная арка. На втором этаже горят все три окна по фасаду, на первом, отсюда видно — магазинчик с темной витриной, заставленной чем-то неразличимым. Интересно все же, кто хозяин — местный вербанутый элемент или надежно обосновавшийся под чужой личиной Вася Иванов из какого-нибудь Талдома? Вот положеньице, ха — профессор Плейшнер на Цветочной улице… А что, похоже. Только никак нельзя проявить себя растяпой, подобным Плейшнеру, с которым, как известно, воздух свободы сыграл злую шутку…
Поразмыслив, он разделся и забрался в постель — не было смысла бдить всю ночь у окна, следовало выспаться, потому что один бог ведает, придется ли спать завтра ночью. Солдат всегда здоров, солдат на все готов, и пыль, как из ковров…
Глава четвертая
«Я вам не Плейшнер!»
Пробуждение было мирным и абсолютно спокойным. Никто не стоял над постелью, не тыкал автоматом в рожу, не требовал расколоться немедленно и всех выдать — в общем, день начинается неплохо…
Умывшись над рукомойником и посетив «прочие усовершенствования» в конце коридора, Мазур заботливо одернул начиненную куртку, являвшую собою самый настоящий клад, и браво направился к стойке. Старичка там на сей раз не было. Повесив ключ на соответствующий гвоздик, Мазур вышел на улицу, под безмятежно голубое небо. Погода стояла приятная, до полуденной жары еще далеко.
Огляделся с видом своего человека, уже прижившегося здесь. Местная ресторация — тот самый навес над двумя длинными лавками — уже приступила к работе. В торце ее дымила железная печка, на которой шкворчало не менее полудюжины сковородок и парочка кастрюль, распространявших не самые аппетитные на свете, но все же приятные запахи, позволявшие надеяться, что обойдется без экзотики в виде каких-нибудь маринованных ящериц или тушеного с черемшой каймана. Рядом возвышался старомодный белый холодильник с огромной никелированной ручкой — электрический