Избу освещала лучина, пламя которой колебалось с запаздыванием, но в такт порывам воющей за стенами метели. Хозяин в надвинутой на брови лисьей шапке, холщовой рубахе навыпуск и портах сидел на лавке за столом и плел силок из конского волоса, длинного и белого. Короткие и широкие пальцы с серыми потресканными ногтями двигались неловко, часто упускали волосины, и тогда мужчина недовольно шевелил мясистыми, вывороченными ноздрями. Работа настолько увлекла его, что не услышал стук в дверь, а когда она заскрипела петлями, открываясь, испуганно вздрогнул и прикрыл силок телом, будто был застукан за кражей этого ловчего орудия.
В избу вошла женщина в белых валенках, длинном овчинном тулупе и сером пуховом платке, повязанном так, что открытыми оставались лишь глаза, большие и черные, с длинными ресницами, на которых быстро таяли снежинки. Снег лежал и на платке, и на тулупе, и на валенках — казалось, что женщина нарочно вывалялась в сугробе перед тем, как войти в жилище.
— Вечер добрый! — поздоровалась она голосом, немного приглушенным платком. — Ну и метель! К утру по самые крыши снега навалит, из дому не выберешься! — Стоя у порога, она отряхнула снег с тулупа и, поднеся ко рту розовые ладошки, подышала на них через платок.
Хозяин не ответил на приветствие и даже не глянул на гостью, продолжая горбиться за столом.
— Что ж сесть не предлагаешь?! — насмешливо спросила она. — Али не рад гостю?!
Она прошла к столу, встала напротив хозяина и, наклонив голову к левому плечу, заглянула ему в лицо. Пламя лучины, горевшей над столом, заколебалось сильнее, будто изображало борьбу двух характеров, которая велась взглядами. Мужской оказался слабее: хозяин потупился и сгорбился еще сильнее.
Женщина медленно закрыла глаза, стряхнув с ресниц маленькие, играющие оранжевым светом капельки, и медленно открыла их.
— Зачем пришла — знаешь? — спросила она.
— Нет, — буркнул хозяин.
— Ну да, откуда тебе, бирюку, знать: ни в церковь, ни в лавку, даже к колодцу не ходишь! — с издевкой произнесла она и, переменив тон на серьезный, рассказала: — Сестру мою старшую замуж выдают. За моего… Старшая ведь должна первой замуж выходить, приданого за ней больше дают — вот он, сокол ненаглядный, и променял меня…
— Я-то тут причем?
— А при том, что не бывать ей его женой! Что хочешь сделай, а помешай! Хоть зельем отворотным опои, хоть отравой, а разладь свадьбу!
— Нету у меня никаких зелий, к знахарке иди.
— Померла она осенью — али запамятовал?! — со злостью произнесла гостья.
— У меня нету, — угрюмо повторил хозяин.
— Найдешь! — сверкнув черными глазами, приказала женщина. — Расшибешься в лепешку, но найдешь. Хоть под землей… Или вся деревня будет знать, что ты волкодлак.
Хозяин дернулся, будто его стегнули кнутом.
— Ты думаешь, я забыла, как летом столкнулась с тобой на тропинке?! Или надеялся, что не признала?!.. Признала. Не сразу, правда. На Спаса-яблочного — помнишь? — ехали мы с тятей в телеге, а ты навстречу шел, лошадь еще от тебя шарахнулась. Зыркнул ты на нее — сердце мне и подсказало: он! А потом увидела, как ты в речке умывался, шрам на лбу тер… Да, должен ведь быть шрам и от стрелы! Ну-ка, заголи левое плечо!
Хозяин не пошевелился.
— Хватит и шапку с тебя снять, — продолжала она. — На загривке, поди, шерсть волчья?
Хозяин не ответил, но силок выпал из его рук.
Гостья заглянула под стол, чтобы узнать, что упало.
— Не из хвоста ли кузнецова жеребца, того — белого в серых яблоках?.. Как кузнец за ним убивался, обещал всех волков в округе собственными руками передавить! А ходить-то ему за обидчиком далеко не надо — до околицы всего. Ох и обрадуется он!..
— Чего хочешь? — оборвал хозяин.
— Я же сказала: зелье, чтоб свадьбу расстроить.
— Нету у меня зелий.
— Найди.
— Не знаю, где.
— Ну, тогда обижайся на себя! — произнесла она и сделала шаг в сторону двери.
— Если б мог, разве б не достал! — взмолился он и впервые поднял голову и посмотрел тусклым взглядом узких глаз в черные глаза женщины.
Взгляд был пристальный, обычно ни зверь, ни человек не выдерживали его, но только не гостья. Переглядев волкодлака и, видимо, поверив ему, она спросила:
— А порчу наслать можешь?
— Нет, я же не колдун.
Гостья презрительно хмыкнула и задумалась о чем-то, прищурив глаза.
— Зато ты — волкодлак, — тихо и нараспев, будто думала вслух, произнесла она после затянувшейся паузы. — Из церкви будут возвращаться мимо твоего дома — вот и встретишь, оборотишь свадебный поезд.
Хозяин удивленно посмотрел на нее.
— Это уже не твоя забота! — ответила гостья на его немой вопрос. — Все, что угодно, лишь бы она не разула его!
Гостья развернулась на пятках и широким, мужским шагом вышла из избы.
Проводив ее взглядом, хозяин встал, подошел к висевшему на стене колчану, достал из него новую стрелу, единственную из всех с трехгранным наконечником, попробовал, остро ли жало, и ощерился в улыбке.
Снег слепил так, будто не только отражал солнечные лучи, но и делал их ярче. Стоило задержать на нем взгляд, как начинали болеть глаза, а потом переведешь его на что-нибудь другое — на спину возницы, допустим, — и долго видишь темное пятно, а не белый кожух. Возницы стегнул кнутом по широкому крупу гнедого коренника, и снег под полозьями заскрипел звонче, а потом завизжал на повороте. Стала видна передняя тройка, в которой сидели жених и невеста. Невеста оглянулась, почувствовав недобрый взгляд младшей сестры, счастливая улыбка пожухла на ее лице, будто прихваченная морозом. Старшая сестра отвернулась и крепко прижалась к жениху.
Вскоре впереди показались избы родной деревни. Мальчишки, застревая в глубоком снегу и часто падая, побежали по улице вглубь деревни, закричали «Едут!». Из домов выходили люди, кто останавливался на крыльце, а кто и за ворота выбирался. Стоял у