– Не получится без художественных фильмов или хотя бы картинок, – ответил донор.
– У меня с собой «Литературная газета», – заметил я. – Но там только портрет Крупской. А, вот на второй странице еще Валентина Ивановна Матвиенко на трибуне. Подойдет что-нибудь?
Бывший банкир отрицательно покачал головой.
– Не понимаю, зачем это делать, когда я могу скоро выйти. Мне обещали…
Зная из первоисточника обстоятельства дела, Мия, Али и я тактично задумались. В конце концов, мы же не его адвокаты.
Узалов решил зайти к «жениху» с другой стороны. В хорошем смысле слова.
– Представляете, вы выходите через несколько лет, и вас встречает ваша суженая с уже готовым ребенком. Кормление, бессонные ночи, режущиеся зубки – все позади…
«…Детский сад, школа, институт тоже…» – улыбнулся я про себя.
– А вдруг это будет не мой ребенок?
– Ваш, ваш! Сто процентов! – закричали мы хором.
Владимир Николаевич удивленно посмотрел на нас. Действительно, со стороны складывалось такое впечатление, что через полчаса после получения биоматериала мы лично, еврейско-дагестанским трио, будем производить подсадку в переговорной коллегии адвокатов «Александр Добровинский и партнеры» на большом гранитном столе.
– Не знаю, не знаю… Вы меня не возбуждаете. Извините.
По нашим лицам нельзя было сказать, что кто-то из нас обиделся.
Я предложил попробовать сделать искомое начинание и «кончание» более естественным путем, например на домашнем аресте. Мне это показалось логичнее.
Проговорив еще минут сорок, мы ушли с пустой банкой, но с активной позицией Владимира, желавшего переехать из «Матросской Тишины» на Пречистенскую улицу.
Нам понадобилось чуть больше месяца, чтобы поменять клиенту швейцарского банка меру пресечения. Это было сложно и дорого… но чего не сделаешь ради демографии в родном отечестве!
За пару дней до последнего «Прости» обжитым нарам у меня состоялся сложный разговор с будущей мамой.
– Если что, вы же сможете его обратно упечь?
– Послушайте, мы же договаривались, что я вам устрою только возможность совокупиться с живой или дохлой пробиркой. На этом мои обязанности заканчиваются.
– А если он не сядет и не женится?
– Тогда вам надо забеременеть во время оглашения приговора. Прямо в зале суда.
– Как это?
– Да шучу я, господи! За две-три недели будет достаточно. А там решите сами. Но знайте: я противник абортов. А теперь извините, но наша миссия закончена.
Девушка пыталась что-то еще мне сказать, но я поспешно удалился. В этой истории адвокат Добровинский не возбуждал Владимира Николаевича, а они оба – меня.
Довольно быстро я потерял всякий интерес к этому делу. Али и Мия иногда интересовались происходящим у общих знакомых. Следствие, а затем и сам процесс шли довольно долго. И даже был какой-то приговор. Наверное… Я уверен.
Но однажды около «Кофемании» на Никитской меня окликнул забытый голос:
– Александр Андреевич! Как вы? А я слежу за вами только через Tatler. Часто вас вспоминаю. Недавно читала ваш рассказ про то, как жена отравила мужа, когда он собрался ее бросить и оставить без денег. Очень смеялась. Все вспоминала наши разговоры.
– А что с вашей затеей?
– Ой, вы знаете, ужасно. Этот идиот погасил, как это называется… ущерб, полностью. Понимаете? Полностью! И получил шесть лет условно. В швейцарском банке остались две жалкие копейки. Теперь от всех дел у нас маленький ресторанчик в Бибирево. Правда, ребенок родился таааакой классный, просто на радость нам всем. А, вы не поверите, я вообще-то к вам собиралась. Недавно нашла еще документы: оказывается, когда он был богатым, то застраховал свою жизнь на пять миллионов долларов. Это, конечно, не двести, но ведь можно подумать, что с этим делать? Я зайду на днях?
В это время подъехала моя машина и благополучно перекрыла движение общему потоку.
Я, извинившись, юркнул в открытую дверь, на ходу крикнув: «Может, все-таки к Горенштейну? Хороший адвокат, специализируется на water cases», и со вздохом облегчения плюхнулся на сиденье.
Все-таки мокруха («water cases» – авторский перевод) – явно не мое. Вот если кому надо забеременеть – это, пожалуйста, это ко мне…
Поймать на мормышку
– Александр! Спроси у этого мудака, он ловит на мормышку?
Кому надлежало задать этот тонкий вопрос, я знал точно. А вот как перевести «мормышка» на любой другой известный мне язык – ставило меня в тупик.
Я – это двадцатилетний парень с веселыми глазами и хорошим французским. Любопытствующий господин, которого волнует судьба некой «мормышки», – приемщик огромного заказа, размещенного Советским Союзом во Франции под названием «ГАЗОДЮК», а один из собеседников – хозяин крупнейшего французского конгломерата, семейного предприятия, целой империи, куда входят банки, сталелитейные заводы, шахты и еще всякая муть, о которой я и не догадывался в ту пору.
За три дня до этого мне позвонила моя приятельница переводчица Зинка и сообщила шепотом, что заболела. Я слегка обомлел от страха, так как до этого дня не болел ни разу, и на всякий случай сказал, что у меня пока все в порядке. Зина-переводчица шепнула в ответ, что я клинический идиот, так как она простудилась и потеряла голос, а то, что было два месяца назад, надо забыть. И вообще она любит своего мужа, чудного человека, бухгалтера по национальности и француза по профессии, хоть он и старше ее в два раза, а я, скотина, с тех пор не позвонил ни разу. Но дело не в этом.
У нее была договоренность с французской компанией на большой переводческий подряд с советскими инженерами-приемщиками. Первый спец уже уехал, а сейчас в Париже находился главный технарь. Французы сказали, что его надо ублажать, холить и лелеять, так как от него зависят несколько сотен миллионов франков капиталистической наживы. И если он подпишет всю приемку, французы осчастливятся так, что всем будет потрясающий «о-ля-ля» в виде серьезного бонуса.
Короче, могу ли я ее заменить, при этом заработать кучу денег и ее благодарность после выздоровления, несмотря на то, что я сволочь и скотина. Кое-какие аргументы в этом предложении были весьма убедительны, и я согласился.
Советский инженер Петр Засуля оказался симпатичным голубоглазым парнем 35–40 лет в сером костюме фабрики «Красная швея» и зеленом свитере, который, очевидно, до Финской войны связала крючком его бабушка своему папе. Узел галстука развязке не подлежал, и поэтому за годы пота приобрел траурный оттенок. Какого цвета на самом деле был галстук, сказать трудно. Но ка-а-а-ак Петр разбирался в технике! Французы ахали и дрожали, боясь, что Засуля в конце концов сделает им «козулю», а не приемку их дорогущего оборудования…
В конце второго дня изучения чертежей и каких-то огромных железяк в трехстах километрах от Парижа, меня пригласили в святая святых – кабинет хозяина.
Холеный маркиз (со сложной фамилией типа Мудэ де ля Ло), в летах, с орденской ленточкой в петличке элегантного костюма, начал с ходу коррумпировать переводчика, то есть меня. Однако бывший министр де Голля явно просчитался со