На мгновение превосходство над юным Лодро преисполнило Питу гордости, но гордость сразу уступила место тревоге, когда он сообразил, что ему придется идти на танцы без башмаков или же в старых опорках, никак не сочетавшихся с новым нарядом. Впрочем, тревога Питу очень скоро рассеялась: ему оказались впору башмаки, присланные для папаши Бийо. Выяснилось, что у г-на Бийо и Питу один и тот же размер, чего решили не сообщать фермеру, дабы он не обиделся.
Покуда Питу облачался в свои роскошные одежды, прибыл парикмахер. Он разделил соломенные волосы Питу на три части: одной, самой густой, надлежало опуститься на спину в виде косички, двум другим — укрыть виски; боковые эти пряди носили малопоэтическое, но, увы, общепринятое название «собачьи уши».
Не станем скрывать: когда Питу, причесанный, завитой, с хвостом и собачьими ушами, в кафтане и небесно-голубых штанах, в розовом жилете и рубашке с жабо, взглянул в зеркало, он с трудом узнал самого себя и обернулся, дабы удостовериться, не сошел ли на землю Адские собственной персоной.
Но в комнате больше никого не было. Тогда Питу приятно улыбнулся и, высоко подняв голову, сунув руки в жилетные кармашки, встав на цыпочки, произнес:
— А теперь, господин де Шарни, посмотрим, кто кого! В самом деле, в новым облачении Анж Питу как две капли воды походил если не на пастуха из эклоги Вергилия, то на пастуха с картины Ватто.
Поэтому на кухне его ждал подлинный триумф.
— Ах, посмотрите, маменька, как хорош стал Питу! — закричала Катрин.
— И вправду, его не узнать, — сказала г-жа Бийо. К несчастью, Катрин не ограничилась общим осмотром и перешла к деталям. А в деталях Питу был далеко не так хорош.
— Ох, какие у вас огромные руки, — сказала Катрин, — никогда таких не видела!
— Да, — сказал Питу, — руки у меня будь здоров, правда?
— И колени тоже.
— Это оттого, что я еще расту.
— А по мне, вы и так выросли уже предостаточно, господин Питу.
— Не важно, все равно я еще вырасту; мне ведь только семнадцать с половиной.
— А икры у вас совсем тощие.
— Точно, икры так себе, но они тоже еще подрастут.
— Дай-то Бог, — сказала Катрин. — Но все равно вы очень хороши.
Питу поклонился.
— Ну и ну! — сказал фермер, входя и в свой черед окидывая Питу взглядом.
— Экий ты красавец, мой мальчик! Хотел бы я, чтобы тебя увидела в таком наряде тетушка Анжелика.
— Я тоже.
— Хотел бы я послушать, что бы она на это сказала.
— Она бы ничего не сказала, она бы взбесилась.
— Но, папа, — сказала Катрин с некоторой тревогой, — она ведь не сможет забрать его назад?
— Так она ж его выгнала.
— К тому же, — добавил Питу, — пять лет уже прошли.
— Какие пять лет? — спросила Катрин.
— Те, на которые доктор Жильбер оставил ей тысячу франков.
— Так он оставил вашей тетушке тысячу франков?
— Да-да-да, чтоб она заплатила за мое обучение.
— Вот какой это человек! — сказал фермер. — И всякий день я слышу о нем нечто подобное. Вот почему я буду верен ему до гробовой доски.
— Он хотел, чтобы я выучился ремеслу.
— И был прав. Но случается так, что хорошие намерения извращаются дурными людьми. Человек оставляет тысячу франков на то, чтобы парнишку обучили ремеслу, — глядь, а парнишку вместо этого отдают длиннополому, который хочет запереть его в семинарию. И сколько же она платила твоему аббату Фортье?
— Кто?
— Твоя тетка.
— Она ему ничего не платила.
— Выходит, двести ливров доброго господина Жильбера она прикарманила?
— Наверное.
— Послушай, я хочу дать тебе совет, Питу: когда эта старая ханжа отдаст концы, пошарь хорошенько повсюду; в шкафах, в матрасах, в горшках с цветами.
— Зачем? — спросил Питу.
— Затем, что ты найдешь там клад, вот зачем. Старые луидоры в шерстяном чулке. Да, именно в чулке, потому что в кошелек ее сбережения не влезут.
— Вы думаете?
— Я уверен. Но мы еще потолкуем об этом в свое время и в своем месте. А нынче нам предстоит небольшая прогулка. Книга доктора Жильбера у тебя с собой?
— Она у меня в кармане.
— Отец, — спросила Катрин, — вы все обдумали?
— Тому, кто делает доброе дело, думать нечего, детка; доктор велел мне читать людям эту книгу, распространять содержащиеся в ней принципы — значит, книга будет прочитана, а принципы распространены.
— Но мы-то с мамой сможем пойти к мессе? — робко поинтересовалась Катрин.
— Ступайте, — сказал Бийо, — вы женщины, а мы мужчины, это дело другое; пошли, Питу.
Питу раскланялся с г-жой Бийо и Катрин, а потом, гордый тем, что его назвали мужчиной, отправился вслед за фермером.
Глава 7. В КОТОРОЙ ДОКАЗЫВАЕТСЯ, ЧТО ДЛИННОНОГИЕ — ПЛОХИЕ ТАНЦОРЫ, НО ЗАТО ОТЛИЧНЫЕ БЕГУНЫ
В риге собралось многочисленное общество. Бийо, как мы уже сказали, пользовался большим уважением своих работников, ибо, частенько ворча на них, сытно их кормил и хорошо им платил.
Поэтому все они поспешили откликнуться на его приглашение.
К тому же в эту пору народ был охвачен той странной лихорадкой, какая заражает все народы, готовящиеся взяться за дело. Удивительные, новые, почти непонятные слова слетали с уст, никогда прежде их не произносивших. То были слова «свобода», «независимость», «эмансипация», и, странная вещь, слышались они не только среди простого народа, нет, первыми их произносили дворяне, а голос простонародья был лишь отзвуком голоса знати.
Свет, который вскоре разгорелся так ярко, что стал источником пожара, пришел с запада. Солнце, разжегшее во Франции огромный костер, в огне которого устрашенные народы прочли написанное кровавыми буквами слово «республика», взошло в Америке.
Итак, собрания, посвященные политике, происходили чаще, чем можно было бы предположить. Люди, явившиеся неизвестно откуда, безвестные апостолы невидимого бога, скитались по городам и весям, сея повсюду семена свободы. Правительство, дотоле действовавшее так, словно его поразила слепота, пыталось взглянуть правде в глаза. Те, кто стоял во главе огромного механизма, именуемого государственным аппаратом, чувствовали, что некоторые части машины по непонятной причине отказывают. Сопротивление охватило все умы, хотя руки еще бездействовали; невидимое, оно было, однако, ощутимым, заметным, грозным, причем особенно грозным оттого, что, подобно привидениям, оставалось неуловимым и его можно было угадать, но нельзя было поймать.
Двадцать — двадцать пять испольщиков, работающих на Бийо, собрались в риге.
Бийо вошел туда первым, Питу последовал за ним. Все головы обнажились, шляпы оказались в руках присутствующих. Было видно, что эти люди готовы умереть по знаку хозяина.
Фермер объяснил крестьянам, что брошюра, которую им будет читать Питу, сочинена доктором Жильбером Доктора хорошо знали в округе, где он владел несколькими участками земли, самым большим из которых была ферма, арендуемая Бийо.
Для чтеца приготовили бочку. Питу взобрался на эту импровизированную трибуну и начал чтение.
Осмелюсь заметить, что люди из народа, а может быть и из всех других сословий, слушают тем внимательнее,