чем меньше понимают. Очевидно, что общий смысл брошюры ускользнул от просвещеннейших умов деревенской ассамблеи и даже от самого Бийо. Однако среди темных фраз внезапно вспыхивали, подобно зигзагам молнии на черном небе, сверкающие слова «независимость», «свобода» и «равенство». Большего и не требовалось: раздались аплодисменты, послышались крики: «Да здравствует доктор Жильбер!». Прочтена была примерно треть брошюры: с остальным порешили ознакомиться в следующие два воскресенья.

Все присутствовавшие получили приглашение собраться на том же месте в следующее воскресенье, и каждый обещал прийти.

Питу читал прекрасно. Нет ничего легче, чем пожинать лавры. Часть аплодисментов, доставшихся книге, Питу по праву отнес на свой счет; сам г-н Бийо, поддавшись всеобщему воодушевлению, ощутил в своем сердце некоторое почтение к ученику аббата Фортье. Физически и без того развитой не по годам, Питу после чтения вырос нравственно на десять локтей.

Лишь одно омрачало его триумф — отсутствие мадмуазель Катрин.

Впрочем, папаша Бийо, восхищенный действием, какое произвела брошюра доктора на слушателей, поспешил сообщить об успехе Питу жене и дочери. Г-жа Бийо промолчала — она была женщина недалекая.

А Катрин улыбнулась очень печально.

— Ну, в чем дело? — спросил фермер.

— Отец, отец! — отвечала Катрин. — Я боюсь, что все это не кончится добром.

— Еще чего! Не каркай, пожалуйста! Учти, я больше люблю жаворонков, чем ворон.

— Отец, меня уже предупреждали, что за вами следят.

— Кто это тебя предупреждал, скажи на милость?

— Один друг.

— Один друг? Добрые советы заслуживают благодарности. Назови-ка мне имя этого друга. Давай-давай, признавайся.

— Это человек, который много знает.

— Имя? Имя?

— Господин Изидор де Шарни.

— Какое дело этому щеголю до моих мыслей? С какой стати он дает мне советы? Разве я советую ему, какой надеть камзол? А мне ведь тоже нашлось бы, что сказать.

— Отец, я не для того вам об этом сказала, чтобы вас рассердить. Он ведь дал этот совет из самых добрых побуждений.

— В таком случае совет за совет; послушай, что скажу я, и передай это ему от моего имени.

— Что же?

— Что он и ему подобные господа дворяне поступили бы куда умнее, если бы подумали о себе, а не то им зададут жару в Национальном собрании; там уже не раз заходила речь о фаворитах и фаворитках. Пусть-ка его брат, господин Оливье де Шарни, который заседает там, в Собрании, и, говорят, недурно ладит с Австриячкой, возьмет это себе на заметку.

— Отец, — сказала Катрин, — у вас больше опыта, поступайте, как хотите.

— В самом деле, — прошептал Питу, осмелевший от собственного успеха, — зачем ваш господин Изидор вмешивается не в свое дело?

Катрин не услышала или не захотела услышать этих слов, и разговор прервался.

Обед прошел, как обычно. Но Питу он показался нестерпимо длинным. Ему не терпелось блеснуть своим новым великолепием и появиться на людях вместе с мадмуазель Катрин. Для него это воскресенье было великим днем, и он поклялся вечно сохранить в памяти священную дату 12 июля.

Они вышли из дому около трех часов пополудни. Катрин, хорошенькая черноглазая блондинка, тоненькая и гибкая, словно ива над ручьем, текущим близ фермы, выглядела очаровательно. Она нарядилась с тем врожденным кокетством, которое подчеркивает все прелести женщины, а чепчик, сшитый, как она призналась Питу, ее собственными руками, был ей на редкость к лицу.

Танцы обычно начинались не раньше шести. Четверо деревенских музыкантов, получавших по шесть медных монет за контрданс, имели честь, расположившись на дощатом помосте, аккомпанировать танцам в этой бальной зале под открытым небом. В ожидании шести часов публика прогуливалась по знаменитой аллее Вздохов, о которой толковала тетушка Анжелика; отсюда можно было увидеть, как молодые господа из города или окрестных замков играют в мяч под руководством мэтра Фароле, главного распорядителя игры в мяч на службе у его высочества монсеньера герцога Орлеанского. Мэтр Фароле слыл местным оракулом по части всех тонкостей игры в мяч, и приговорам его игроки внимали с почтением, какого заслуживали его лета и добродетели.

Питу, сам не зная отчего, ощутил острое желание остаться в аллее Вздохов; но не для того надела Катрин восхитивший Питу кокетливый наряд, чтобы прятаться в тени окаймляющих эту аллею буков.

Женщины подобны цветам, которые по воле случая произрастают в тени; они без устали тянутся к свету, и рано или поздно их свежий душистый венчик раскрывается навстречу лучам солнца, которые иссушают и губят их красоту Лишь скромная фиалка, если верить поэтам, не покидает укромного уголка; да и то, затерянная в лесной глуши, носит траур по своей бесполезной красе.

Поэтому Катрин ухватилась за руку Питу и употребила все свои силы на то, чтобы направить его в сторону площадки для игры в мяч. Впрочем, скажем сразу, сил ей пришлось потратить не так уж много: Питу так же не терпелось показать честной компании свой небесно-голубой кафтан и кокетливую треуголку, как Катрин не терпелось похвастать чепчиком a la Galatee и переливчатым лифоном. Более того, у нашего героя было одно преимущество, позволившее ему ненадолго затмить Катрин. Поскольку он никогда прежде не носил столь роскошного наряда, никто его не узнавал и гуляющие принимали его за какого-нибудь заезжего гостя, за какого-нибудь родственника семейства Бийо, а может быть, даже за жениха Катрин. Меж тем Питу вовсе не стремился скрыть свое истинное лицо, совсем напротив — и заблуждение скоро рассеялось. Он столько раз кивал головой приятелям, столько раз снимал шляпу, кланяясь знакомым, что наконец все узнали в кокетливом селянине недостойного ученика мэтра Фортье, и в толпе послышались возгласы:

— Это Питу! Вы видели Анжа Питу?

Толки об этом происшествии дошли и до мадмуазель Анжелики, однако из рассказов очевидцев следовало, что Питу расхаживал по аллее Вздохов, выгнув грудь колесом и чеканя шаг; поэтому старая дева, привыкшая видеть племянника сутулящимся и волочащим ноги, недоверчиво покачала головой и сказала коротко:

— Вы ошибаетесь, это вовсе не мой непутевый племянник.

Молодая пара добралась до площадки для игры в мяч. В тот день игроки из Виллер-Котре сражались с игроками из Суассона, так что партия была из самых оживленных. Катрин и Питу остановились подле «веревки», в самом низу холма; этот наблюдательный пункт выбрала Катрин.

Через секунду они услышали крик мэтра Фароле: «Вперед!»

Игроки в самом деле устремились вперед, иначе говоря, отправились защищать место, где остановились их мячи, и приковать место, где остановились мячи противников. Один из игроков, проходя мимо нашей парочки, с улыбкой поклонился Катрин; она покраснела и сделала реверанс, а Питу почувствовал, как по руке девушки, опиравшейся на его руку, пробежала нервная дрожь Сердце Питу сжала неведомая ему прежде тревога.

— Это господин де Шарни? — спросил он, взглянув на свою спутницу.

— Да, — ответила Катрин. — Так вы его знаете?

— Я его не знаю, — сказал Питу. — Я догадался.

В самом деле, по тому,