Не зря вчера отцов двор вспомнился. Отцовы бояре — будь они сейчас на месте Юрьевых — в один миг постелили бы гонца к государевым ножкам: не заносись-ка! Говори живо, с чем послан! Да за словами послеживай!
Приходилось глотать унижение, будто не заметил ничего. Иначе ещё большим дураком окажешься.
— Ты, что ли, от князя Мстислава гонец? — надменно спросил Юрий Всеволодович.
— Я к тебе, великий князь Юрий. Слово привёз от господина моего. Зовут меня Явольд, я при князе боярин.
— Как тебя зовут, про то пускай твой князь знает. А мне не надо. Своих бы запомнить — видишь, их у меня сколько?
Юрий показал рукой, но боярин на войско и не глянул.
— Мне чужих холопьев знать ни к чему! — озлился великий князь. — Говори, зачем пришёл, да проваливай, пока тебя собакам не кинули!
Сильно было сказано. Боярин Явольд, несмотря на свою выдержку, медленно начал наливаться красным. Тут и бояре спохватились, зашумели:
— Говори скорей! Перед кем стоишь?
— Дерзок больно! Не задерживай!
— Кланяться надо великому князю! В ноги кланяться!
Юрий Всеволодович дал приближённым знак: хватит. Бояре смолкли, стояли, сжигая гонца взглядами огненными. Один Борис Юрятич посмеивался, оглаживая свою короткую ухоженную бороду. Явольд справился с замешательством, расправил плечи и заговорил:
— Князь Мстислав Мстиславич велел сказать тебе, великий князь, такие слова. Шлёт он тебе свой поклон. От тебя ему обиды никакой не было. Обида ему от князя Ярослава. Помоги урядиться ему с Ярославом, чтобы крови зря не проливать. Вот такое слово велел сказать тебе Мстислав Мстиславич.
Юрий поднял руку, останавливая начавшийся шум.
— Иди обратно к своему князю. Передай ему, чтобы знал: мы с братом Ярославом — один человек! Пусть князь Мстислав знает: что ему Ярослав сделал, то и я сделал. Всё, пошёл!
И, круто повернувшись, великий князь удалился к себе в шатёр. Вслед за ним и Борис Юрятич: ему одному разрешалось вот так, запросто, входить в государевы покои. Сели за стол.
После короткого, но злого разговора с Мстиславовым гонцом Юрий Всеволодович почувствовал, что снова проголодался, хотя ел только что. Он поискал глазами на блюдах — что бы выбрать, и одновременно показал Борису: бери, дескать, поешь со мной. Какое-то время жевали молча. Юрий — жадно, торопливо, Борис — вяло, словно нехотя. Впрочем, он всегда так ел. Проглотив очередной кусок белужины, великий князь захотел немного поддразнить боярина.
— Борис, может, мириться будем, а?
— Твоя воля, государь. — Борис Юрятич дёрнул плечом. — А мои мысли тебе известны. Князю Мстиславу от брата твоего обида большая, ты ведь сам это знаешь. Не гневайся, а рассуди попробуй. — Боярин прижал руку к сердцу, зная, что это действует на Юрия Всеволодовича успокоительно. — Что он, Ярослав, с Новгородом сотворил — знаешь? Не по-божески это. А дочь Мстиславову, супругу свою, отдал на насмешки и глумление девкам своим паскудным, наложницам бесстыдным? И чего он, князь Ярослав, после такого хочет? Чтобы Удалой простил ему? Честью своей поступился? Да не может такого быть! Скорее... — Борис Юрятич подумал и нашёл сравнение: — Скорее солнце на закате встанет. И это про князя Удалого всей русской земле известно!
Юрий Всеволодович швырнул на стол недоеденный кусок.
— Не заговаривайся, Борис! Не слышал, что ли, как я сказал: мы с Ярославом один человек!
— Один да не один. Да не гневайся ты, государь, погоди. Что Ярослав сотворил — такого тебе никогда не сделать. У тебя всё же Бог в душе есть. А и про князя Мстислава никто плохого не скажет. Ярославу надо бы за всё отвечать, а тебе с Удалым договориться бы. По совести будет. Вот — что думал, то сказал. Ты ведь, государь, велел мне всю правду в глаза тебе говорить.
Великий князь промолчал, и разговор далее не продолжился. Чтобы скрыть возникшую у него неловкость от слов Бориса, Юрий встал и вышел из шатра, сделав знак и боярину: дескать, беседы беседами, но и делом надо заниматься.
До самого обеда так больше и не разговаривали друг с другом. Юрий Всеволодович обошёл стан, осмотрел войска, выслушал доклады воевод. Немного погневался, пошумел — как же без этого? К полку сбродной сволочи подходить не стал, удовлетворился тем, что посмотрел на них издалека. Те вели себя смирно, сидели кучками вокруг костров, готовя пищу. Из общего войскового котла кормить их было не велено.
Великий князь подозвал воеводу, который должен был распоряжаться бродниками в бою, и приказал:
— Объяви им... кто там у них старший... За ними пригляд будет. Если начнут своевольничать или — того хуже — с поля побегут, то рубить их беспощадно. У моих людей рука не дрогнет, так и скажи.
На этом осмотр войска закончился. К братьям Юрий Всеволодович не пошёл. Если что нужно будет — сами прибегут. Пора было обедать. Позвал Бориса, пошли в шатёр.
Погода, как назло, начинала портиться. То всё стояли яркие солнечные дни, а теперь небо стало заволакиваться серой пеленой, задул пронизывающий ветер. Сразу стало темнее. Чувствовалось, что вот-вот посыплет снежок, а то и ещё хуже, дождь. Жаль... Юрий Всеволодович предпочёл бы, чтобы победоносное сражение состоялось при свете солнца, когда хорошо всё просматривается. С какого-нибудь холма весело было бы глядеть, как побежит враг, преследуемый и избиваемый его полками.
Внутри шатра, стены которого вздрагивали и прогибались под порывами ветра, тоже стало холоднее и темнее. Великий князь распорядился зажечь светильники и принести нагретые в костре железные полосы — для обогрева. Когда слуги удалились, устроился за столом, молча кивнул Борису Юрятичу, чтобы тот присел напротив него, и, как будто не прерывались, продолжил разговор.
— Стало быть, Борис, я тебе всегда правду велел говорить, какой бы она ни была?
— Иначе и нельзя, княже, — отвечал Борис, слегка настораживаясь.
Похоже, Юрий никак не мог успокоиться. Начнёт сейчас жилы тянуть. Борис знал своего княжича с самых малых его лет — с того времени, когда Юрий принял княжеский постриг. И если он возвращается к спору, да ещё подъезжает издалека, то, значит, совесть его немного саднит, и ему нужно хотя бы наговориться всласть, чтобы потоками слов загасить внутри неприятно жгущий уголёк.
— Иначе нельзя, — повторил он. — А рассуди сам, государь, почему ты меня и спрашиваешь тогда? Сам же правду хочешь знать.
— Я её и так знаю, Борис!
— Не спорю, великий князь. У тебя своя правда, ты по своей воле её творишь. Другую правду от бояр своих знаешь. А есть ещё третья правда.
— Не много ли будет? —