не пыльная. Я отвечаю за приобретение новых экспонатов и экспозиций. Но реально этим занимается Айлин – то есть выбирает, что именно и на каких условиях мы получим, а я веду чисто техническую работу, и меня это вполне устраивает. Ее тоже. Потому что она общается с начальством, выходит на верха, контачит с ведущими музеями мира… Вообще, она – доктор Меттль. Признанный авторитет в своей области. А я кто? А я – никто.

– За что же тогда вам завидовать?

Джинна взглянула на Потемкина почти сочувственно:

– А за то, что, когда эти самые профессора приходят в музей, при личном знакомстве оказывается, что я их интересую значительно больше, чем госпожа Меттль, понятно? Я, между прочим, не замужем. И не собираюсь. Пока. Я желаю получать от жизни удовольствие – и не скрываю этого.

– Раз уж мы коснулись этой деликатной темы… – начал Олег серьезно, но осмелевшая Джинна перебила его:

– Это был ваш вопрос, помните?

– А как же… Так вот, могу я спросить, а есть у вас бойфренд?

Джинна оскорбленно поморщилась.

– Есть, конечно. Мартин Дэвис. Он здесь работает, в охране. Мы с ним уже давно.

– Хорошо. Мне важно все, что вы сказали. Теперь – о том, что у вас произошло недавно.

– Похищение Чаши? – Джинна сделала большие глаза. – Знаете, ума не приложу! Одно должна вам сказать: чистая работа. Мы ведь тут все видели – как эту Чашу привезли, как подключали к сигнализации. Там такое было устройство – просто подойти нельзя… Ну подойти можно, конечно, я имею в виду – с места не сдвинуть. А прихожу утром в пятницу – все как всегда. Сняла помещение с сигнализации, вошла в зал… Смотрю, в зале что-то не то. Как-то не так, как было.

А эта Чаша хоть сама по себе и невелика, но она была в большом прозрачном пуленепробиваемом футляре – длинном таком. И этот футляр прикреплен к специальному стенду, постаменту – как хотите назовите. Одним словом, как выражаются архитекторы, силуэт зала поменялся. И вот, наверное, минуты три прошло, пока я сообразила, что Чаши нет. И футляра нет. И постамента.

– Что вы сделали?

– Позвонила боссу, Айлин. Потом – в охрану. Из охраны позвонили в полицию. Через полчаса здесь было не протолкнуться. Музей, конечно, закрыли. И дворец. Одним словом, всю эту сторону площади. Но для бизнеса это ничего – все похоронные процедуры происходят ниже. У нас иногда задействована только церквушка на той стороне…

– Удивительно, что я пропустил информацию в газетах, – сказал Потемкин негромко.

– Ничего вы не пропустили. – Джинна получала истинное удовольствие, раскрывая сотруднику спецслужб глаза на реальное положение дел. – Мистер Грейслин, наш вице-президент, прямо тогда, утром, отдал распоряжение обойтись без газетчиков. А для того, чтобы не вызывать лишних вопросов, весь музей закрыли для посетителей. Придумали что-то – даже не помню толком что… Связанное с пожарной безопасностью, кажется.

Попросив Джинну дождаться его, Потемкин вышел из дворца и позвонил по телефону Хопкинсу.

– А я уж думаю, куда ты запропастился, – буркнул Хопкинс без вступлений. – Ребят я отпустил… И, зная тебя, надеюсь, что ты проводишь время с толком…

– И я надеюсь, – подтвердил Олег. – Послушай, когда у нас встреча с вице-президентом?

– Я назначил через час двадцать. Глетчер здесь уже заканчивает, а после я хочу проехаться по территории.

– Послушай, а не мог бы ты минут через двадцать подъехать к тому дворцу – ну около которого мы с тобой в свое время гуляли на прекрасной свадьбе?

– А что там?

– Хочу тебе показать одну маленькую картину.

– Ага… Твоя тяга к произведениям искусства памятна мне еще по России. Ты меня тогда не как копа принимал, а как доктора искусствоведения. У нас в аналитическом отделе очень радовались, читая в отчете, во скольких московских музеях я побывал.

– Но ты же вроде был не против?

– Я и сейчас не против. Буду через двадцать пять минут.

Олег так привык к Хопкинсу, что иногда ему самому казалось, что он знал его всегда. Между тем трудно было найти двух людей со столь несхожими жизненным опытом, привычками, взглядами. А началась эта странная дружба тринадцать лет назад, в осенней Москве 1997 года. Россия начинала приходить в себя после передела и кровавых разборок начала девяностых. Новые реалии уже приживались, хотя и с трудом. Новоиспеченные олигархи и просто разбогатевшие люди начинали привыкать к своему богатству и осознавать свою новую социальную роль. Передел власти в столице был в основном завершен, но то тут, то там еще вспыхивали огни раздора.

Милицейское начальство в те годы стало организовывать приезды в Москву представителей полицейских служб разных стран для «обмена опытом» – так это называлось. Вот в рамках такого обмена и появился тогда в Москве Хопкинс, один из руководителей Группы в Лос-Анджелесе, криминолог с большим опытом и блестящим послужным списком. Потемкина прикрепили к нему – второго человека с таким знанием языка и зарубежных реалий в московской милиции тогда просто не было.

Хопкинс оказался смуглым, короткие черные волосы, дорогие очки, скромный костюм и галстук.

– Послушайте, – попросил он Потемкина сразу при встрече. – Я так понял, что меня повесили вам на шею в качестве детской игрушки к празднику и, наверное, долго рассказывали, как вы за это должны быть благодарны мне и вашему руководству. Так вот – знаете, что такое «булл шит»[1]? Давайте с вами этой субстанцией не заниматься. Мне сказали, что вы – отличный профессионал. Я тоже в своем деле вроде неплох. Вот на это и давайте ориентироваться.

– А чтобы лучше ориентироваться, давайте поужинаем сегодня вместе, – предложил Олег, которому такое начало общения безусловно понравилось. – В «Национале», идет?

– Вы – мой босс на эти дни, – коротко улыбнулся Хопкинс. И они разошлись, неожиданно довольные началом получившегося знакомства. Так родилась их дружба, которая за годы прошла многие испытания. Они хорошо взаимодействовали. И высоко ценили друг друга как профи. А потому во время командировок Потемкина в Калифорнию Хопкинс всегда старался найти ему дела поинтереснее… И находил.

А о московском своем знакомстве, и первом ужине, и первой совместной стычке с местными бандитами друзья время от времени вспоминали с улыбкой. И свои совместные посещения московских музеев – тоже. Об этом Хопкинс и напомнил сейчас Потемкину.

Но помещение, куда они вошли сейчас, на «Изумрудных Лугах», напоминало больше театр, чем музей. Просторный, человек на семьсот, зал с высоким потолком тонул в полумраке. Тускло светились ряды бордовых кресел, чуть колыхался в лучах прожекторов темный занавес на сцене.

Потемкин дождался Хопкинса у входа. Они сели в кресла посередине, в седьмом ряду. С ними была Айлин Меттль, серьезная и сосредоточенная.

По ее знаку пополз в стороны занавес, изменился свет на сцене – он стал мягче и охватил все пространство. Сейчас он освещал всю ширину огромной сцены. А сцена эта – вся – была занята знаменитым полотном, изображающим приготовления к