В некоторых изданиях утверждается, будто его молодая жена была чеченкой, носила девичью фамилию Вараева – почти Бараева – и имела четырех горячих братьев, живущих в Москве; отсюда-де и будущие связи Березовского с вайнахским миром.
Версия, конечно, эффектная, но совершенно бредовая. Не было никакой Вараевой-Бараевой, четырех чеченских абреков.
С Ниной Васильевной Коротковой – так в реальности звали первую супругу Березовского – познакомился он в Лесотехническом институте; будущая жена училась двумя курсами младше. Жила она неподалеку от Лестеха, на станции «Тарасовка», где у ее мамы – то ли кассирши, то ли продавщицы в райпо имелся собственный дом с палисадником.
К раннему браку сына Анна Александровна отнеслась без особого энтузиазма: русская, да еще из простых.
«Не очень ей понравилось то, что Боря рановато женился, – вспоминает Алла Раствелина, сослуживица Анны Березовской. – Но это опять же больше была инициатива ультраправильного Абрама Марковича; он заставил сына оформить брак».
Делить с кем-либо ненаглядного сына Анна Александровна не хотела, но воле мужа всегда подчинялась беспрекословно. Пришлось смириться даже с тем, что молодожены переехали к ним в квартиру: между прочим, двухкомнатную.
Пока жили они вчетвером – это было еще куда ни шло. Но вскоре, в 1971-м, на свет появился первенец: дочка Лиза, будущая героиня скандальной светской хроники. Все основные тяготы воспитания легли, естественно, на плечи бабушки: молодым было не до того.
Впрочем, в этой семье подобное было в порядке вещей: без родительской заботы Борис Абрамович, кажется, не делал ни шага. Существовала молодая семья преимущественно за счет родителей. И даже оканчивать институт пришлось ему с помощью отца.
При защите диплома (тема его, к слову, была «Прибор для автоматического определения скоростного процесса») у Березовского случился конфуз. В рецензии на диплом научный руководитель начертал убийственную резолюцию: «Название темы не раскрыто полностью содержанием работы». При такой формулировке сдавать диплом было верхом безумия, однако случилось чудо. Березовскому поставили при защите «четверку». Однокурсники поговаривали, что в процесс вмешался его отец и, включив связи, просто-таки за уши вытащил сына…
Куда пойти работать – так вопрос даже не стоял; куда пошлют – это будет вернее. По существовавшему тогда порядку всякий молодой специалист обязан был отработать три года по распределению.
Березовский очень хотел устроиться в Институт автоматики и телемеханики – головное НИИ в области систем управления; он грезил об этом еще с институтской скамьи. Но его голубая мечта разбилась о суровые рифы советской действительности: в это учреждение евреев брали весьма неохотно.
Зимой 1968 года Бориса Абрамовича направляют в НИИ испытательных машин средств измерения масс (НИКИМП) – вполне нормальное закрытое НИИ, в каковые, собственно, и шли выпускники «электронного» факультета.
Это учреждение ему уже знакомо: в НИКИМПе годом прежде он проходил дипломную практику и даже получал целых 55 рублей зарплаты.
Юрий Сергиенко, бывший директор института, хорошо запомнил Березовского:
«У нас ему не нравилось. Не проработав и полгода, он подал заявление, чтобы его перевели в подчинение Министерству приборостроения (НИКИМП тогда находился в его ведении). Свое желание он мотивировал тем, что работает не по специальности. Но могу заверить, что как раз работа в НИКИМПе полностью соответствовала его образованию и квалификации».
В итоге привередливому инженеру в переводе было отказано: но упорства и пробивных способностей уже тогда было ему не занимать. В июне 1969-го – через год с небольшим – Березовского все-таки переводят в другое место: инженером на завод «Энергоприбор».
«Возможно, кто-то из родителей имел связи в Минприборостроения, – объясняет эту загадку Юрий Сергиенко, – иначе подобный перевод был в то время попросту невозможен».
Сохранилась характеристика, выданная ему в НИИ накануне ухода:
«В институте в должности инженера т. Березовский Б. А. работает с февраля 1968 года. К порученной работе относится добросовестно. Проявляет большой интерес к работе по специальности, приобретенной в институте, в связи с чем неоднократно обращался в разные инстанции о переводе его в другое учреждение.
По личным качествам спокойный, дисциплинированный. Принимает участие в работе комсомольской организации.
Как недостаток следует отметить, что тов. Березовский недостаточно инициативен и организован».
Невероятно, но факт: на новом месте «тов. Березовский» долго тоже не задержался; якобы что-то у него не сложилось. Вся кипучая деятельность, которую развернул он ради своего перехода, пошла «псу под хвост». Ровно через месяц он оказывается в Гидрометцентре – инженером отдела эксплуатации ЭВМ М-20. Но еще через месяц… уходит и оттуда.
Итого: за полтора года молодой специалист сумел поменять три места работы; случай по советским меркам – уникальный.
Лишь в сентябре 1969-го Березовский прекращает наконец свои метания. Его мечта осуществляется: он зачислен на работу в вожделенный Институт автоматики и телемеханики (впоследствии переименованный в Институт проблем управления Академии наук СССР).
Вновь, как и бывало уже не раз, исполнению своей мечты Березовский целиком и полностью был обязан блату и связям: мать его одноклассника, работавшая в Комитете по Ленинским премиям, близко дружила с сотрудницей президиума Академии наук. Прозвучавшая сверху рекомендация оказалась сильнее, чем негласная партийная установка: ограничить прием в научные институты лиц еврейской национальности. Все-таки великое дело – протекция…
В этом учреждении Борис Абрамович осядет надолго: в его стенах он встретит и перестройку, и развал Союза, и собственное чудесное превращение в миллионщика…
$$$
Институт, в который попал наш герой, относился к числу классических советских НИИЧАВО. Основанный еще в 1939 году, занимался он теоретическими и прикладными исследованиями в области управления. Здесь разрабатывались технологии, средства автоматики, программы, компьютерные системы и устройства, которые успешно применялись потом в промышленности.
Тематика эта была достаточно модная, хотя и малопонятная: нечто вроде поиска философского камня в условиях социализма.
Но Березовского всегда и тянуло к чему-то подобному. Работа практическая, материальная – от сих до сих – была чужда его творческой, увлекающейся натуре. (Может, поэтому-то долго и не продержался он на заводе и в почтовом ящике.) То ли дело чистая наука, где бесконечно можно дискутировать, спорить, воображая себя Ландау и Эйнштейном в одном лице.
В одном из своих интервью Березовский признавался:
«Мне нравилась жизнь ученого в Советском Союзе. Нерегламентированный рабочий день. Не нужно было к 8 часам, продираясь через толпу, лезть в метро. Я мог поспать, но зато мог и посидеть до четырех утра и подумать над проблемами, которые были интересны. Я вел жизнь советского художника. Это не жизнь советского рабочего. От звонка до звонка у станка. А с рассвета до заката наедине с собой, со своими мыслями и с компанией, которую ты выбираешь».
Еще более откровенно описывает атмосферу, царившую тогда в