Николай II имел очень длинный и практически невоспроизводимый титул: «Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсонеса Таврического, Царь Грузинский, Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский; Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Корельский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новгорода низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полотский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея Северныя страны Повелитель; и Государь Иверския, Карталинския и Кабардинския земли и области Арменския; Черкесских и Горских князей и иных Наследный Государь и Обладатель; Государь Туркестанский; Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голштинский, Сторманский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая и прочая и прочая». Многие из вышеперечисленных земель были больше среднего европейского государства.

Носитель этого титула имел неограниченную личную власть в Российской империи. То есть мог по своему желанию издавать и отменять любые законы и правила, назначать и смещать любых чиновников, генералов и министров. В 1897 году на вопрос всероссийской переписи о роде занятий он ответил: «Хозяин земли русской».

Насколько хозяин соответствовал хозяйству? Каким он был? Не станем гадать, обратимся к воспоминаниям современников.

Очень интересную характеристику Николая оставил его родственник, великий князь Александр Михайлович Романов. К «кузену Ники» он относился с определенной симпатией, по крайней мере не был склонен ни лакировать, ни демонизировать своего венценосного родича.

«Будущий император Николай II рос в напряженной атмосфере вечных разговоров о заговорах и неудавшихся покушениях на жизнь его деда императора Александра II. Пятнадцати лет он присутствовал при его мученической кончине, что оставило неизгладимый след в его душе.

Николай II был мальчиком общительным и веселым. Детство его протекало в скромном Гатчинском дворце в семейной обстановке, среди природы, которую он очень любил. Его воспитатели были сухой, замкнутый генерал, швейцарец-гувернер и молодой англичанин, более всего любивший жизнь на лоне природы…

В семейной обстановке он помогал отцу строить дома из снега, рубить лес и сажать деревья, так как доктора предписали Александру III побольше движения. Разговоры велись или на тему о проказах его младшего брата Михаила, или же о моих успехах в ухаживании за его сестрой Ксенией. Все темы о политике были исключены. Поэтому не было случая увеличить запас знаний. В царской семье существовало молчаливое соглашение насчет того, что царственные заботы царя не должны были нарушать мирного течения его домашнего быта. Самодержец нуждался в покое»22.

До Александра III круг общения русских царей был очень широк. Балы, обеды, приемы, военные маневры, да и сама жизнь в центре столицы поневоле учила царских детей общению с самыми разными людьми. Перебравшись после убийства отца в охраняемую Гатчину, Александр III резко сузил круг своего общения. И если на царе это не так сказывалось, то дети росли в некоем «заколдованном» мире.

Николай получил домашнее и вроде бы серьезное образование. Сперва – расширенный гимназический курс, потом – специальный, сочетавший курсы государственного и экономического отделений юридического факультета университета и Академии Генерального штаба. Лекции читали лучшие специалисты в своей области. Но теория без примеров мертва, да и наследник, по-видимому, был просто малоспособен. По крайней мере, о его средних способностях говорили многие, а об уме и таланте… биографы, право, очень старались – но почти без результатов. А кроме того, преподаватели не имели права спрашивать своего ученика, что он понял и понял ли вообще.

«Накануне окончания образования, перед выходом в Лейб-Гусарский полк, будущий император Николай II мог ввести в заблуждение любого оксфордского профессора, который принял бы его, по знанию английского языка, за настоящего англичанина, точно так же знал Николай Александрович французский и немецкий языки.

Остальные его познания сводились к разрозненным сведениям по разным отраслям, но без всякой возможности их применять в практической жизни. Воспитатель генерал внушил, что чудодейственная сила таинства миропомазания во время Св. Коронования способна была даровать будущему российскому самодержцу все необходимые познания»23.

Это суждение подтверждается и из иных источников.

«Александра Викторовна Богданович, жена генерала от инфантерии, старосты Исаакиевского собора и хозяина одного из наиболее престижных и влиятельных салонов высшей петербургской знати Е. В. Богдановича, писала в дневнике 6 ноября 1889 года: наследник „развивается физически, но не умственно“. И даже отец Николая император Александр III отметил в 1892 году, когда наследнику было уже 24 года: „Он совсем мальчик, у него совсем детские суждения“»24.

По настоянию отца Николай участвовал в заседаниях Государственного совета – «почетной богадельне» для отставных чиновников. Вместе с отцом путешествовал по России и предпринял даже путешествие по миру. Как русские цари перемещались по своей стране, мы расскажем несколько позже, что же касается зарубежных визитов, то он сам жаловался, что надоело осматривать пагоды. Единственное, что ему нравилось, – это служба в армии. Правда, служба в гвардейских полках сильно отличалась от армейской, особенно для принца – но все же…

Александр Михайлович пишет:

«В Николае II рано начала развиваться большая любовь к военной службе. Эта служба, как нельзя лучше, отвечала складу его характера. Он был командиром эскадрона Лейб-Гусарского полка. Два года прослужил он офицером в Гвардейской Конно-артиллерийской бригаде. Ко всем своим обязанностям относился серьезно и добросовестно. Смерть отца застала его командиром батальона Л.-Гв. Преображенского полка в чине полковника, и всю свою жизнь он остался в этом сравнительно скромном чине. Это напоминало ему его беззаботную молодость, и он никогда не выражал желания произвести себя в чин генерала. Он считал недопустимым пользоваться прерогативами своей власти для повышения себя в чинах.

Его скромность создала ему большую популярность в среде офицеров-однополчан. Он любил принимать участие в их вечерах, но разговоры офицерских собраний не могли расширить его умственного кругозора. Общество здоровых, молодых людей, постоянной темой разговоров которых были лошади, балерины и примадонны французского театра, могло быть очень приятно для полковника Романова, но будущий российский монарх в этой атмосфере мог приобрести весьма мало полезного».

Веселая жизнь гвардейского офицера пришлась наследнику по душе. Вот выдержки из дневника. «12 января 1890. Встал в 10½; я уверен, что у меня сделалась своего рода болезнь – спячка, т. к. никакими средствами добудиться меня не могут. <…> Катались на катке без Воронцовых. После закуски поехали в Александринский театр. <…> Отправились на ужин к Пете. Порядочно нализались и повеселились»25. Или: «31 июля 1890. Вчера выпили 125 бутылок шампанского. Был дежурным по дивизии»26.

«Балы, лакеи, юнкера»… Ну, и