Все это для молодого гусарского офицера вполне естественно и заклеймению позором не подлежит. «Блажен, кто смолоду был молод». Один только нюанс: молодой повеса – сын императора, будущий хозяин огромной страны. Чем он занимался еще, кроме шампанского, балерин и присутствия на заседаниях Госсовета? Сведений нет никаких. Но, коль скоро мог позволить себе по 5–6 часов просиживать в доме любовницы, государственными делами наследник обременен не был…
Высокопоставленный чиновник того времени Владимир Гурко позднее воспроизвел в воспоминаниях слова управлявшего Морским министерством Н. М. Чихачева: «Наследник – совершенный ребенок, не имеющий ни опыта, ни знаний, ни даже склонности к изучению широких государственных вопросов. Наклонности его продолжают быть определенно детскими… Военная строевая служба – вот пока единственно, что его интересует»28.
Конечно, Александр, могучий богатырь, мог надеяться дожить до глубокой старости, и Николай, пробыв в наследниках лет до пятидесяти, постепенно, может быть, и освоил бы науку управления государством – но ведь всякое бывает!
И «всякое» случилось. Александр III умер в 1894 году, не дожив и до пятидесяти лет. На трон вступил Николай, которого отец до последнего времени держал за «ребенка».
И опять слово Александру Михайловичу:
«Каждый в толпе присутствовавших при кончине Александра III родственников, врачей, придворных и прислуги, собравшихся вокруг его бездыханного тела, сознавал, что наша страна потеряла в лице государя ту опору, которая препятствовала России свалиться в пропасть. Никто не понимал этого лучше самого Никки. В эту минуту в первый и в последний раз в моей жизни я увидел слезы на его голубых глазах. Он взял меня под руку и повел вниз в свою комнату. Мы обнялись и плакали вместе. Он не мог собраться с мыслями. Он сознавал, что он сделался императором, и это страшное бремя власти давило его.
– Сандро, что я буду делать! – патетически воскликнул он. – Что будет теперь с Россиeй? Я еще не подготовлен быть царем! Я не могу управлять империей. Я даже не знаю, как разговаривать с министрами…
Я старался успокоить его и перечислял имена людей, на которых Николай II мог положиться, хотя и сознавал в глубине души, что его отчаяние имело полное основание и что все мы стояли пред неизбежной катастрофой»29.
Как видим, Николай сам понимал, что не готов править. 31 декабря 1894 года он записал в своем дневнике: «Я без страха смотрю на наступающий год – потому что для меня худшее случилось, именно то, чего я так боялся всю жизнь!».
Каким человеком был Николай? По отзывам большинства современников – прекрасно воспитанным, безукоризненно вежливым, приветливым со всеми, никогда не выходил из себя, не повышал голоса, прекрасно одевался и танцевал. Баронесса Буксгевден писала о нем: «простой в обращении, без всякой аффектации, Он имел врожденное достоинство, которое никогда не позволяло забывать, кто он. Вместе с тем Николай II имел слегка сентиментальное, очень совестливое и иногда очень простодушное мировоззрение старинного русского дворянина… Он мистически относился к своему долгу, но и был снисходителен к человеческим слабостям и обладал врожденной симпатией к простым людям – в особенности к крестьянам»30.
Однако этот очаровательный человек в огромном количестве наживал себе врагов. Почему бы это? Сейчас поймем.
«Сам государь представлял собою своеобразный тип, – вспоминал последний пресвитер русской армии и флота, протоиерей Георгий Шавельский. – Его характер был соткан из противоположностей. Рядом с каждым положительным качеством у него как-то уживалось и совершенно обратное – отрицательное. Так, он был мягкий, добрый и незлобивый, но все знали, что он никогда не забывает нанесенной ему обиды. Он быстро привязывался к людям, но так же быстро и отворачивался от них. В одних случаях он проявлял трогательную доверчивость и откровенность, в других – удивлял своею скрытностью, подозрительностью и осторожностью. Он безгранично любил Родину, умер бы за нее, если бы увидел в этом необходимость, и в то же время как будто уж слишком дорожил он своим покоем, своими привычками, своим здоровьем и для охранения всего этого, может быть, не замечая того, жертвовал интересами государства…
Государь чрезвычайно легко поддавался влияниям и фактически всегда находился то под тем, то под другим влиянием, которому иногда отдавался почти безотчетно, под первым впечатлением. Каждый министр после своего назначения переживал „медовый месяц“ близости к государю и неограниченного влияния на него, и тогда он бывал всесилен. Но проходило некоторое время, обаяние этого министра терялось, влияние на государя переходило в руки другого, нового счастливца, и опять же на непродолжительное время…»31
А наклонности императора отражались в его дневнике. Он регулярно записывал: какая была погода, как катался, развлекался, гулял и сколько и кого сегодня убил. Например, в 1904 году Николай II совершил 575 убийств: 3 лосей, 9 глухарей, 28 тетеревов, 2 рябчиков, 2 вальдшнепов, 46 куропаток, 326 фазанов, 2 кроликов, 117 зайцев-беляков, 15 зайцев-русаков, 24 ворон и одной совы. В разгар войны с Японией он пишет: «8 мая 1905 года. …Принял морской доклад. Гулял с Дмитрием в последний раз. Убил кошку. После чая принял князя Хилкова, который только что вернулся из поездки на Дальний Восток». Или в разгар революции: «10 сентября 1905 года. <…> В 2 часа отправился на „Разведчике“ на охоту к восточным островам. Загоны были в красивых местах. Летало много тетеревей. Убил дятла. В 7 часов была всенощная».
Наклонности Николая II передались и его наследнику – цесаревичу Алексею. Как писал Георгий Светлани: «Кто-то подарил Алексею игрушечное ружье. Наследник подходил к любому, прицеливался и говорил:
– Пах!..
И если кто не падал, он закатывал страшную истерику»32.
Видный сановник, товарищ министра внутренних дел Владимир Гурко уже в эмиграции дал развернутый портрет самодержца:
«Николай II принуждал себя заниматься государственными делами, но по существу они его не захватывали. Пафос власти ему был чужд. Доклады министров были для него тяжкой обузой. Стремление к творчеству у него отсутствовало…
Министры знали, насколько их доклады утомляли государя, и старались по возможности их сократить, а некоторые стремились даже вносить в них забавные случаи и анекдоты… Впрочем, краткости доклада министров весьма содействовала способность царя на лету с двух слов понять, в чем дело,