– Отправляемся. – Ратмир вздрогнул от баса капитана, остановившегося рядом. Стюр поцеловал висевший на шее серебряный Мьольнир и шагнул на палубу. – Да помогут нам боги!
Ратмир перевел взгляд на спешащего к кораблю Рю. Ронин тащил на спине большой мешок из серой дерюги. Там, замотанные в льняные рубахи, сладко позвякивали золотые кольца, серебряные гривны, монеты и жемчужины.
Рю уверял, что точно так же звенят невидимые колокольца, когда перед усталым путником вдруг открывается дверь в сказочный мир. Сам он ночью перед отплытием успел посетить нескольких продажных волшебниц и с утра жмурился сонно, но сыто: «На это добро можно купить хутор и дать богатый выкуп за невесту из хорошего рода».
Неожиданная мысль была настолько нелепой, что Ратмир рассмеялся и положил руку на рукоять меча.
Черная сталь Мстителя чутко дремала в ножнах. Серая сталь горизонта манила вперед.
* * *Первые несколько дней и ночей пути Ратмир не помнил. На палубе ему продуло уши.
Сначала он бодрился, но спустя сутки опухли мышцы челюсти и боль стала невыносимой. Скрючившись под двумя одеялами, он тихо подвывал. Из-за постоянной боли, стреляющей в голову, невозможно было спать.
На ночь сочувственно вздыхавший Рю поил его крепкой брагой, и осоловевший больной наконец закрывал глаза. Сон продолжался недолго: вскоре Ратмир покрывался каплями холодного пота, вскакивал, колотясь от крупной дрожи. Рю подскакивал следом, быстро грел на маленькой жаровне воду, чтобы тот хоть как-то согрелся, и долго молился под нос своим бесчисленным богам с непроизносимыми именами.
Страданиям Ратмира положил конец Стюр. Он принес ему флягу какой-то мази и, прикрикнув на вялые попытки отказа, велел втирать под мочками.
– Эту мазь готовит жена из трав родной земли. В ней великая сила. Что бы со мной ни происходило, я всегда возвращаюсь домой. И ты вернешься, – пробасил капитан, вкладывая лекарство в слабую руку больного.
Тот было попытался потянуться за мошной, но Стюр нахмурился, погрозил пальцем и отправился восвояси.
Бальзам оказался хорош. Всего лишь сутки спустя Ратмир уже был на ногах, а на второй день, несмотря на возмущение Рю, выполз на палубу. Ронин с недовольным бормотанием отправился за ним.
Боги приветствовали его выздоровление ослепительно-солнечным днем, голубым небом и искрящейся гладью воды.
Тугой ветер облепил лицо, словно мокрая ткань. Новый день распахнул объятия горизонтов, крикнул что-то на белом наречии чаек. Ратмир улыбнулся солнцу в ответ, чувствуя, как по телу бегут соки возвращающихся сил.
В парусах негромко пел попутный ветер. Стоявший на носу Стюр повернулся к нему и широко улыбнулся в русую бороду.
– К вечеру будем в Скаргафьорде! – объявил он. – Это последняя стоянка. Следующая – острова!
– Слава богам, – едва слышно прошептал Рю.
Пока скрипела мачта и шумели за бортом волны, в животе ронина творились водовороты похлеще, чем за стенами трюма. Первое время он, притворяясь, что не видит ухмылок северных морских волков, в свободное от хлопот над больным господином время сидел в обнимку с деревянным ведром. Этой нехитрой посудине ронин регулярно доверял содержимое желудка. Его измученные внутренности и проклятое море за бортом пришли в согласие лишь на третий день путешествия, когда стих штормовой ветер.
Он тоже соскучился по небу. Сегодня оно было прекрасным, как вчера, и будет завтра, утром, ночью и днем. Небо хмурилось, по светло-серой глади скользили темные клочья облаков, рисуя секретные иероглифы для избранных.
Пишущий судьбы людей смотрел ему прямо в сердце, но кому известно, что на уме у мастера небесной каллиграфии? Возноси молитвы и делай, что должен, говорил отчим Исида Хранитель Мечей…
* * *Отчим Исида всегда добивался своего, добился и его матери, даже тогда, когда у нее, первой красавицы, которую он любил с детства, родился сын от северного варвара. Тот появился в их краях осенью, когда его корабль разбило о прибрежные скалы. Из всей команды выжил лишь он, огромный, косматый, рыжий, с длинной бородой, заплетенной в толстую косу. Красавица Рику приказала отнеси обессилевшего путешественника в дом и выходила его, несмотря на ропот жителей округи. В ножнах ее тела скрывался дух, твердости которого позавидовал бы любой клинок древней Ямато[4].
Поднявшись на ноги, варвар выучил язык своей спасительницы и научил ее своему. Он говорил так, будто во рту перекатывались камни, а иногда Рику казалось, что чужак рычит и воет лесным зверем, – он пел ей песни своей родины.
Они научились понимать друг друга еще до конца зимы. Варвар сказал, что его зовут Рагнар и что он плыл из далекой зеленой земли по имени Винланд на родину, но попал в шторм, месяцами блуждая по безлюдным морям. Он сказал, что последняя буря разбила его корабль, убила остатки команды, но подарила женщину, ради которой стоило сражаться с судьбой.
В конце лета Рику родила Рю, и был он высокий и широкоплечий, а нежностью черт лица и миндалинами карих глаз пошел в первую красавицу Куракавы.
Отец и мать были счастливы вместе. Но окружающие косо смотрели на их союз. Когда Рю исполнилось десять лет, Рагнар ушел за хворостом для очага в лес и больше не вернулся. Потом его изуродованное тело нашли в овраге. А вскоре к овдовевшей Рику посватался господин Исида Хранитель Мечей. Рику понимала, что эта свадьба – единственная возможность выжить ее сыну. И отомстить убийце. Она ждала еще десять лет. А потом господин Исида скончался прямо на любовном ложе от остановки сердца. Многие сказали, что это была счастливая смерть.
После того как Рю заложил клинки и на их двор напали, Рику погрузила в повозку тело пьяного сына и вместе с несколькими преданными слугами бежала в деревню к своей родне. Там, в крестьянском доме в долине, надежно окруженной холмами и зеленью, они и поселились.
Теперь их новое жилище, крытое соломой, было темным, как хлев. Под потолком, где были подвешены плетенные из бамбука настилы, сушился хворост и стояла вековечная вонь. Мать и сын пили саке вместе.
– Ты не заслуживаешь такой жизни, мама, – сказал Рю, увидев однажды, как Рику, споткнувшись о порог, упала лицом прямо в земляной пол, да так и захрапела, даже не попытавшись подняться. – Я сломал наши судьбы. Мне и чинить.
Наутро он объявил о своем решении. Лицо матери, опухшее от рисовой водки, заблестело от слез. Рю обнял ее, но Рику высвободилась, отступила на шаг и сказала:
– Теперь я вижу перед собой своего сына.
Голос женщины был тверд, как и ее взгляд.
Рику вернулась.
Перед отъездом мать приготовила ему прощальное блюдо самурая: жареного окуня, поданного в широких листьях лопуха. Этими