В обширной комнате, с низким потолком, подсвеченном разноцветными огнями, за массивным овальным столом сидели восемь существ. Они разительно не походили друг на друга. На почетном месте маячил виновник торжества — Лукмукто, кусок белесого тумана объемом до полукубометра, в котором с равными промежутками вспыхивали серебристые звездочки. Общаться с ним — одно удовольствие. Лукмукто знал много, но никогда, никому не навязывал своего мнения. Мог терпеливо, часами выслушивать любой вздор, потом поблагодарить за интересную содержательную беседу, своевременную помощь и с достоинством удалиться. Его любили все без исключения. А он? В многочисленных операциях Центра газ со звездочками неизменно играл роль шарфиков, шейных платков, вязаных шапочек, помогая дельным советом в критической ситуации, когда того требовала обстановка — проводил оперативную разведку.

Справой стороны от новорожденного сидел мужчина лет сорока, высокий, широкоплечий, мрачный. В его черных, глубоко посаженных глазах, светилась ирония. Звали человека Леонид Хансен. Рядом с ним, почти вровень со столешницей, на высоком табурете располагался Митли-Тли. Он походил на болотную кочку, покрытую пожухлым мохом, что не мешало малютке передвигаться неуловимо стремительно, подобно солнечному зайчику, и неизменно появляться в нужное время в нужном месте. Последнее качество всем импонировало безумно, потому, что спасло не одну жизнь. Митли-Тли умел виртуозно стрелять шаровыми молниями и парализующими разрядами. Его подобрали около трех земных лет назад в открытом космосе, запечатанного в упругий пластик. По всей видимости, он являлся преступником, приговорённым к смертной казни за неведомые прегрешения. Однако, после реанимационных мероприятий, крошка Митли-Тли чем-то приглянулся Юю и тот без колебаний принял его на службу, и как всегда не ошибся. Далее следовал Барбисоль Бисольбер. Он походил на бесформенную кучу коричневого пудинга, мог легко менять форму по собственному желанию и в совершенстве владел методами психологического и гипнотического воздействия на противника. Барбисоль имел удивительную особенность — всегда вкусно пах! Не многочисленные домашние животные, особенно плотоядные, пробовали, по неопытности, перекусить пудингом. Подобные попытки кончались всегда одинаково и неизменно печально для любителей лёгкой поживы. В лучшем случае у них надолго отбивало аппетит, в худшем они теряли зубы.

Безликое создание отличалось необыкновенным прилежанием чем снискало огромное уважение руководителей Центра, занималось с большим усердием и энтузиазмом, друзья его за это ценили, но не более того… Телепатов и иже с ними не любили, хоть и сознавали их крайнюю необходимость.

За пудингом возвышался кожистый бурдюк грязно-серого цвета по имени Ролроннинг. Колышущаяся туша, покоящаяся на четырёх одутловатых складчатых ногах, увенчанная круглой сморщенной шишкой с рачьими глазами на макушке, сальными, пухлыми, белыми губами и наделенная неистребимым желанием поучать всех и каждого в отдельности, наставлять на путь истинный, давать советы, похожие на бред умалишенного, и надоедать всем без исключения. Поэтому он давно и прочно сидел в печёнках команды Центра. Ко всему прочему, он отличался особой прожорливостью и постоянно источал запах плохо усвоившейся пищи. Короче, Ролроннинг был и оставался самовлюблённым болваном, гордым сознанием собственной значимости, переполненным тайными знаниями недоступными простым смертным. Его призвание заключалось в спасении мира от тьмы невежества. С его появлением в любом обществе всех присутствующих охватывала тоскливая обречённость овцы влекомой на бойню, ибо собравшихся ожидала нудная проповедь, перемежаемая откусыванием, чавканьем, глотанием. Переливание из пустого в порожнее, нанизывание одной избитой истины за другой на нить банальных псевдо-философских измышлений могло затянуться на весьма продолжительное время. И никто ничего с ним поделать не мог. Оставались два выхода: либо застрелиться на месте, либо покориться горькой судьбе и прослушать полный курс белиберды, подаваемой с глубокомысленным видом ученого идиота. С болтуном и демагогом не справлялся даже Вождь Хамелеон. В самом начале он пробовал ерепениться, сверкать глазами, отважно выпячивал грудь и играл мускулами, а потом плюнул на пустое занятие и приналёг на тараканов, утверждая на каждом углу, будто болтовня новоиспечённого пророка помогает пищеварению. С другой стороны существовало одно огромное но! В то время как уста провидца вещали и изрыгали словесные водопады, голова Ролроннинга работала в несколько ином направлении. Они никогда друг другу не мешали — мозги и язык! Каждый делал своё дело. Поэтому болтун и обжора был и неизменно оставался одним из самых талантливых аналитиков Центра за всю историю его существования. Его прогнозы поражали глубиной, выводы — точностью. Многие события он предсказывал задолго до их начала…

Следующими сидели братья близнецы Горонди и Виг. Они походили на Буратино, которых выстругал из кривых поленьев пьяный папа Карло. Братья обладали феноменальной памятью и могли практически мгновенно запомнить огромное количество информации. Однажды на спор неразлучная парочка бегло пролистала оба тома «Война и мир», а потом пересказала слово в слово произвольно выбранные куски текста. Необходимость в разведывательных операциях братьев была очевидна…

Замыкал собрание благородных рыцарей почти круглого стола Вождь Хамелеон. Непревзойдённый насмешник, разухабистый гуляка, с первого взгляда похожий на человека с кошачьей головой, одетого в плотный плюшевый комбинезон. Но только с первого… Вождь вызывал невольный трепет и представлял собой грозное, несгибаемое оружие в облике живого существа, всегда готовое к немедленным действиям, начисто лишённое страха, ни в чём не сомневающееся. Он ходил неслышной, скользящей походкой. Его фосфоресцирующие глаза никогда не улыбались. Если бы кому-нибудь взбрело в голову создать компьютерную модель Хамелеона, то из благой затеи не получилось ничего хорошего. На свет могла появиться только карикатура на подлинник, потому, что даже мудрой технике было не под силу воссоздать грозное внутреннее напряжение, дающее себя знать при каждом повороте головы, взмахе руки, невзначай брошенном слове. Той чудовищной энергии излучаемой каждой клеточкой его существа, что принято называть аурой