Кому надо услышал — фыркнуло, разбрасывая искры и дым, прям под ноги животине. Срикошетило от снега, уходя полого в сторону…, дальше.
Ошалевшая зверюга, не ожидавшая такой подляны, взревела, крутанулась и дала дёру. Надо сказать с приличной скоростью.
Народ ржал, присвистывая и прикрикивая.
— Столько мяса убежало, — с улыбкой посетовал лейтенант, — он вообще как на вкус?
Капитан, подкинув в общее веселье своё "кхе-кхе", отмахнулся:
— Вонючка он. Что жрёт, тем и воняет — ворванью да рыбой. Кровью его раньше спасались от цинги, а печень так и вовсе ядовитая.
Волков на это удивился и уж хотел разузнать побольше, как Чертов неожиданно решил ответить на его ранний вопрос:
— Спрашиваете, спокоен ли я? Не спокоен! Не покоен.
Только мне воспринять провал во времени куда как проще, нежели вам, например, чёрт меня подери. Потому что — Арктика!
Поверьте — я знаю! Мне пятьдесят три, а на севербх я, в полярке — по Арктике более двух десятков лет… Довелось походить по северной макушке планеты и пёхом и на плаву.
Лейтенант покосился на призадумавшегося собеседника, оценивая. Образ закоренелого полярника Воронову представлялся иначе — обветренный красномордый или выбеленный кряжистый бородач. А этот — даже никакой тебе шкиперской бородки, какие частенько отращивают капитаны, чтобы соответствовать образу. Чисто выбрит, лицо скорей слегка смугловатое. И нет этих характерных морщин, морщинок, обветренных и высушенных севером. Может из-за склонности к полноте? Зато густые чёрные брови…, короткая стрижка…, и только в тёмных волосах пробивается пятидесятилетний мужчина — сединой…, и взглядом — цепким, колючим, пожившим.
А капитан "Ямала" продолжал бередить свои ассоциативные образы:
— Потому что Арктика сама по себе…, как экскурсия — путешествие в прошлое!
Здесь нет бактерий, поэтому не разлагается дерево. Лёд и мороз — прекраснейшие хранители.
И нередко можно найти что-нибудь такое-эдакое…, выстёгивающее нервы, вмерзшее во льды и снегб за ебеню сотню лет назад, но как будто вчера! Целёхонькое. Почти.
Ильич, упокой его, в мавзолее позавидует! Вот как!
И если помереть (а придётся), то сгинуть бы здесь — во льдах, поближе к полюсу.
И если твои бренные останки не найдёт оголодавший мишка или человеки, пролежишь не одну сотню лет. Хэх! Сохранишься, словно тело астронавта в вакууме космоса в скафандре…, среди астероидов или на пыльных лунных тропинках. Романтика!
И не надо скептически улыбаться, молодой человек!
Посмотрите на эту базальтовую громадину, торчащую посреди льда и снега. Это ж…, совершенно фантастический пейзаж, словно другая планета…, как холодный вечный космос, где время замерло между "вчера" и "сегодня", посреди "давно" и "ныне", сохраняя часы, минуты на десятки, а то и сотни лет.
Ветер сносил слова в сторону, востря уши некоторых членов экипажа. Увидев, что опять набрал аудиторию, кэп прервался:
— Но…, долой лирику. Что это у вас?
В руке лейтенант всё ещё сжимал обрывок плотной бумаги (на вид и ощупь), который подобрал в хижине, поддавшись общему порыву, что-нибудь отыскать.
— Да, вот…, нашёл.
— Обёртка от пеммикана. Практичная еда для полярника. В самом ходу в девятнадцатом веке и до первой половины двадцатого, — повертев руке желтоватый лоскут, Чертов встретился с понимающим взглядом с Шабанова, — что у тебя на борту?
— Из жратвы — НЗ. Ещё сухарики какие-то молодёжные — Осечкин трескает постоянно, оттого с запасом. И сухой спирт, как топливо.
— Тащи всё. Оставим здесь. И двигаем обратно. Всё что могли, мы уже увидели. По уму — сделать рейс на Нортбрук, но…, покумекать надо.
— А если там сейчас кто-то загибается?
— Кто? Я всё понимаю…, конечно, не конвенция открытого моря, но коль у нас есть возможность помочь, надо бы… Вопрос — кому? У нас нет точной сегодняшней даты. И даже охватывая весьма большой период — с 1897 по 1913 год…, сейчас припомню…
В 1899 году — итальянцы. Где их там искать за островом Рудольфа…? И сколько на это уйдёт времени?
В 1901 — экспедиция Болдуина. Та же хрень.
Лето девятисот первого — ледокол "Ермак" во главе с Макаровым. Всё пройдёт благополучно.
С тысяча девятьсот третьего по пятый — зимовка Фиалы.
Несомненно, если мы сгоняем на Нортбрук и на мысе Флора отыщем российский флаг, установленный парнями с "Ермака" — привязка ко времени сузится. Но есть ещё один фактор, который я пока и не обдумал толком!
— Судя по фамилиям — все эти экспедиции, кроме "Ермака", будут иностранными? — Влез внимательно слушавший лейтенант и, получив утвердительный кивок, решительно заявил, — в таком случае считаю, что нам не следует показывать свою технику и возможности представителям иностранных государств.
— Ну, вот и наш морпех пришёл к тем же умозаключениям.
— Я просто делаю маленькое упреждение, — пожал плечами офицер, тем самым давая понять, что до конца не принял версию капитана о попадании в прошлое.
С пилотским пайком НЗ, как и с сухариками в хрустящей упаковке немного пришлось повозиться — из-за этой самой упаковки, на которой были нанесены футуристические надписи, включая даты изготовления. В конце концов, просто распотрошили содержимое, рассовав в безликий целлофан, уложив в найденные в хижине ёмкости.
В отличии от Земли Александры, где сняли короткое обзорное видео с высоты, на Белле ещё изрядно пощёлкали камерами — был объект и предметы.
— А то, как вернёмся на "Ямал" я и сам перестану верить в увиденное, — резонно заметил кэп.
Аккуратно собрали все памятные артефакты, понимая историческую ценность этих документов и записок.
Вход в зимовье тщательно заколотили, огляделись вокруг, оглянулись перед посадкой на домик — человеческий островок на островке, свидетельство людского посещения и пристанища.
Засвистели, побежали по кругу, завращались…, задрожал, отрываясь от земли — "Миль" медленно, с припущенным хвостом прошёл полукруг над клочком суши. Уже с высоты пилот указал:
— Гляди, а мишка нас провожает, только что лапой не машет.
Хозяин тутошних северных пустынь стоял на каменистой россыпи. Поднятая кверху голова зверя поворачивалась вслед удаляющейся машине.
* * *
А по прибытию перво-наперво — на камбуз, в столовку.
Капитан намеренно не стал ни просить, ни приказывать, чтобы до поры помалкивали о результатах и выводах разведки на архипелаге. И сам пока не делал никаких заявлений.
И разговорчики среди экипажа естественно поползли.
"Пусть привыкнут, обдумают, пересудачат…".
И только после запоздалого обеда (и ещё полчаса на "пока оно уляжется") объявил сбор в кают-компании для начальников служб судна.
Расселись по креслам. Пообсуждали, точнее поспорили, но без азарта, с заметно гнетущим настроением.
Многие вообще отмолчались, думая о своём и видимо о личном. В воздухе витало скользкое слово "неопределённость".
Прокрутили фильм, снятый с "вертушки" и затем в зимнике Ли-Смита — впечатления не произвёл. Старые бумаги разошлись по рукам, но люди продолжали проявлять скепсис. Чертов и сам прочувствовал, что на месте в живую всё смотрелось более реально. Да и