Но в Настины планы не входило, только отойдя от могилы Колибри, приятеля, чуть не ставшего кем-то большим, затевать интрижку с малознакомым мужчиной, к тому же ментом. А тут ещё и неприязнь к нему начальницы сыграла роль. Люди – они ведь, как собачья стая, если начинают лаять, то все вместе. Поэтому вероятность, что Назырову ничего у Насти не обломится, была весьма высока. Даже мог нарваться и нарвался на то, что является самым противным и обидным для мужчин, на женское хамство.
Игнат даже растерялся от вопроса Насти, поставленного в такой негативной форме. Он не понимал причины, зачем так откровенно демонстрировать отрицательное отношение. В конце концов, он вёл себя с этими двумя дамами вполне корректно. Да и в связи с расследованием ни одной из них его присутствие ничем не угрожало. Так какого чёрта? Он понимал, что мог просто не нравиться Насте как мужчина, но зачем из этого устраивать шоу? И вообще, если уж на то пошло, зачем злить мента? Это ведь, как минимум, недальновидно.
– Нет, госпожа инженер-радиоэлектронщик, она же уборщица в библиотеке, бензин у меня не кончился, – с иронией, прикрывающей раздражение, сказал он. – Но двери машины открыты, и, если хотите, можете дальше добираться сами. Мне, честно говоря, и так хватило присутствия вашей начальницы, которая не пожалела усилий, чтобы продемонстрировать мне своё «фэ». И вашего отдельного «фэ» мне не требуется.
Перегнувшись через спинку сиденья, Назыров распахнул заднюю дверь. Настя, внезапно почувствовав себя полной дурой, было дёрнулась к выходу, но замешкалась. Глупо конечно, но бывает, что длинные и стройные ноги тоже мешают. И она вдруг представила, как неуклюже будет выглядеть, когда начнёт двигать в сторону попу, подтягивая вслед за ней ноги. И так попеременно. Попа–ноги, попа–ноги. Слава богу, хоть юбка не была очень короткой. А то ведь этот гад продолжал её сверлить своим чёрным глазом. Нет, чтобы интеллигентно отвернуться. Одно слово – мент. Настя даже набрала воздуху, чтобы сказать Назырову какую-нибудь колкость, но вместо этого неожиданно для себя спросила:
– Так какого же чёрта вы, капитан, как вас там, Турсунзода или ещё какой-нибудь Зода, остановились?
– С вашего позволения, мадемуазель, моя фамилия Назыров. Турсунзода, если не ошибаюсь, был таджикским поэтом. А я татарин, – с лёгкой издёвкой прокомментировал Игнат и добавил: – А вот звание вы запомнили правильно. Хотя вообще-то меня зовут Игнат.
– И на фига мне ваше имя? – продолжая злиться, спросила Настя.
Назыров какое-то время молчал. Наверное, чтобы прибавить себе солидности, как с оттенком презрения подумала девушка. Но тот просто собирался с духом и, наконец, проговорил:
– В принципе это, как вы сами решите. Может, и в самом деле на фиг не нужно. Просто я бы хотел, чтобы вы видели во мне не только мента. А остановился только для того, чтобы сказать, что вы мне нравитесь, и я бы хотел вас видеть не только в силу служебной необходимости. Видите ли, я боялся, что мы приедем, а я так и не успею ничего сказать.
Услышав эту тираду, Настя почувствовала себя ещё большей дурой. И в самом деле, что она из себя строит? И чем он ей насолил? Ведь ничем. Нормальный, даже симпатичный мужик клеится к бабе. То есть к ней, Насте Кравчук. Что ж тут такого? Она же не Вэвэ. Но, тем не менее, её глаза продолжали сердито гореть, а губы презрительно сжиматься, превращая рот в тонюсенькую чёрточку. Однако выходить она почему-то передумала. Захлопнув дверь машины, Настя снова поудобнее уселась и, по-куриному нахохлившись, строго проговорила:
– Поехали, капитан. Сегодня плохой день для развития случайного знакомства.
Назыров грустно усмехнулся и, заводя машину, проговорил:
– Знаете, Настя, это ведь только одному богу известно, какой день и для чего хороший или плохой. Мне было одиннадцать лет, когда умерла бабушка, и я в первый раз побывал на похоронах. Эта процедура оставила у меня тяжёлый осадок. И потом на поминках я всё время подходил к матери и отцу и по очереди обнимал их, как будто хотел лишний раз удостовериться, что они живы. День похорон – это день, когда мы начинаем ценить живых, и, может, единственный, когда не лицемерим, говоря о чувствах.
Сердитое и неприступное выражение сошло с Настиного лица, и оно снова стало печальным.
– Женьку жалко. Ты сумеешь найти его убийцу? – спросила она.
Назыров не мог не заметить и не оценить, что девушка обратилась к нему на «ты», но врать не стал.
– Настя, в жизни всё совсем не так, как в детективных сериалах. А в убийстве Жени отсутствует самое главное, мотив. Не зная «зачем», нельзя строить предположения и «кто». Но Мухтар, то бишь я, постарается.
Тем временем они подъехали к Настиному дому. Девушка уже успела перебраться к двери, и проблема «попа–ноги» при выходе теперь её не волновала. Да и ледок в отношениях без сомнения дал трещину, хотя и друзьями они пока не стали. Настя, восстановив на лице нейтральное выражение и, коротко и суховато поблагодарив, попрощалась. Лишь когда она уже почти повернулась спиной, Игнат спросил:
– Я могу вас ещё увидеть? Скажем, не как свидетельницу по делу об убийстве?
Настя усмехнулась и, сморщив носик, бросила:
– Конечно. Запишитесь в библиотеку.
Назыров изобразил на лице разочарование и, когда девушка отдалилась на достаточное расстояние, по-русски выразил свои чувства в витиеватом матерном выражении. Он умел ругаться и по-татарски, но никогда этого не делал. Татары употребляли такие выражения в конкретных случаях, чтобы оскорбить, а русские просто колебали воздух, выражая эмоции. Или вообще просто так, вместо междометий.
Но сдаваться капитан не собирался. В конце концов, подбивать клинья под даму сердца под видом посещения библиотеки – вовсе не такая плохая идея.
* * *
Скрепкин и Вэвэ, конечно, сделали кислые лица, когда он пришёл записываться, но всё же вякнуть, что тот не из их района не