Избушка на курьих ножках выглядела мрачно и зловеще. Она легонько поскрипывала на ветру, столбы-коряги, врытые в землю и действительно похожие на птичьи лапы, еле заметно подрагивали, как будто изба в любой момент могла выкопаться и пойти гулять.

Вокруг возвышался частокол. И на некоторых кольях торчали человеческие черепа — Иван начал считать, досчитал до одиннадцати и сбился.

— Избушка, избушка, повернись ко мне передом, к лесу задом! — приказал княжич. — Нам в тебя лезти, хлеба-соли ести!

Та даже не шевельнулась. Яромир насмешливо приподнял брови и спросил:

— Иван, ты что — окончательно подурел?

— Чего это? — обиделся тот, утирая нос рукавом.

— Да с избой разговариваешь. Ты еще с деревом поговори — авось ответит.

— Здравствуй, дерево! — послушно обратился к ближайшей ели Иван. — Не-а, не отвечает чего-то…

— Тьфу, дурак! — раздраженно сплюнул оборотень. — Над тобой даже издеваться неинтересно…

Яромир прислушался к происходящему в избе, принюхался к воздуху, а потом удовлетворенно усмехнулся:

— Нету карги дома… Ну, Иван, давай…

— Чего?

— Обойди с другой стороны — там вход. Зайдешь — садись и жди. Явится старуха — ты ее не бойся, веди себя понаглее… ну как обычно. Предложит есть — ешь. Предложит пить — пей. Жди, что будет. И не засыпай ни в коем случае. Да Самосек ей, смотри, раньше времени не показывай!

— А ты?

— А я здесь подожду, в кустах, — хмуро ответил Яромир. — Мне туда лучше не ходить — сбежит старуха, если меня увидит… Она ж думает, что я сейчас в капкане подыхаю…

Иван нерешительно потоптался на месте. Встречаться один на один с бабой-ягой ему не хотелось. Ладно бы еще Овдотья Кузьминишна — та баба-яга добрая. Жена Игоря, Василиса, вон, лет десять у нее в служанках ходила, премудростям всяким обучалась. А здесь, должно, Яга Ягишна живет — эта куда злее. Говорят, даже человечиной питается… да и то сказать — черепа на кольях не с неба же к ней свалились?

— А чего мне там делать-то? — насупился Иван. — Ты что — обиделся, что она тебя в капкан заманила?

— Ну, это тоже есть, конечно… — не стал спорить оборотень. — Но главное — вымани у нее нож мой! Очень надо!

— Нож? А зачем тебе нож? Ты ж говорил, что…

— Заветный нож! Чародейский! У нас у всех трех братьев такой есть — без них мы силы теряем, вторая личина слабеет, разум теряет, превращаться труднее… Нам эти ножи от батьки достались…

— А-а-а… — нахмурил чело Иван. — Ну, так бы сразу и сказал… А где ж я его возьму — нож-то? В сундуках, что ль, пошарить?..

— Должно, яга его при себе держит… — проворчал Яромир. — Хотя мара ее знает… Ты с плеча не руби — сами мы не найдем ни шиша. Лучше подожди, пока она сама тебе этот нож покажет…

— Ага, покажет… — замялся Иван. — А ежели она меня там съест?..

— Иди-иди, не трусь, — подтолкнул его в спину Яромир. — А если совсем худо придется — вопи погромче, выручу…

— Чтоб княжеский сын, да на помощь звал?! — возмутился Иван, храбро устремляясь к избе. — Ну-ка, где там эта яга?!

Оборотень удовлетворенно усмехнулся и растворился в чаще.

Дверь избушки оказалась ветхой, рассохшейся. Петли завизжали хуже молодого поросенка — Иван едва сдержался зажать уши. Он прошел внутрь, и сзади раздался резкий стук — дверь захлопнулась за спиной, словно живая. Княжич вздрогнул, но бежать не пустился. Рукоять кладенца, завернутого в тряпицу, успокаивающе грела ладонь.

Внутри было темно и ужасно тесно. Одно-единственное окошко, затянутое кожей, почти не пропускающее свет. Две трети избы занимает огромная печь. Упечь[25] отделена рваненькой занавеской, на полу — грязненький половик, прикрывающий западню[26].

Иван постоял, огляделся, а потом уселся на коник[27], предварительно отряхнув пыль. К этой скамье никто не прикасался уже несколько дней.

— Эгей?.. — нерешительно позвал он, чувствуя, как по спине бегают мурашки. — Есть кто?..

В пустой избе бабы-яги было страшновато. Где-то за печкой еле слышно стрекотал сверчок, за окном ухала сова, да по спине продолжали бегать мурашки. Княжич терпеливо ждал, время от времени поглядывая в окошко — туда, где, возможно, притаился в кустах Яромир.

Так Иван прождал довольно долго. Уже перевалило за полночь, когда снаружи послышался свист, шум, а в довершение — гулкий удар, будто на землю сбросили что-то тяжелое. Двери растворились (на сей раз петли даже не скрипнули!), и на пороге появилась жуткая всклокоченная старуха с метлой.

— Фу, фу, фу!.. — сипло каркнула баба-яга. — Прежде русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нонче русский дух воочью проявляется, в уста бросается!

— Поздорову тебе, бабушка! — отвесил земной поклон Иван. — Прости уж, что без спросу зашел!

Старая ведьма поставила метлу в угол и встала напротив незваного гостя, упря руки в бока. Росточку она оказалась невеликого, Ивану не доставала и до плеча. Нос крючком, глаза желтые, огнем горят, зубы кривые, редкие, но острые, седые волосы космами, одета в бесформенную рванину — не поймешь, что это вообще за платье такое.

Но на плечах и верно — яга[28], как по чину подобает.

— Фу, как русска кость воня! — прошамкала бабка, потянув воздух волосатыми ноздрями. — Ну, гость непрошеный, отвечай — зачем пришел? Чего надобно?!

— А ты, бабушка, погоди кричать! — возмутился Иван. — Я, чай, не побирушка какой — я самого князя Берендея сын! Ты меня сначала накорми, напои, в байну своди, а потом уж и спрашивай!

— Хе!.. — сморщилась Яга Ягишна. — И то сказать — дура я, стала у голодного да холодного выспрашивать… Берендея, говоришь, сын?.. Хм-м-м… а ты какой же по счету будешь? Для старшого, пожалуй, молодехонек… да и середульний вроде малость постарше будет… меньшой, так?

— Так! Иваном кличут!

— Ну и то ладно. Ступай, Иван, в истопку, парься, мойся, а я пока на стол соберу… — проворчала старуха. — Байна парит, байна правит, байна все поправит… На вот, держи хлебушек.

Парная горница в избушке оказалась крошечная — едва человеку уместиться. Все освещение — тлеющая каменка, да лучина, кое-как приткнутая в щели. Топилась печь «по-черному»