- Но просто войти сюда они могут, я верно понимаю? Не сквозь стену, а просто в дверь. Если будет открыта.
- Это они могут, вы правы. Но обычно не заходят – не любят закрытых пространств. А если голодный дух все-таки попадет в какое-нибудь помещение, то скорее всего уже не сможет найти дорогу обратно. Плохо ориентируются, понимаете?
- А кто они вообще такие? – спросил Данилюк. – Чего им от меня надо-то было?
- Да не от вас. То есть – не конкретно от вас. Голодные духи – это, молодой человек, наши же с вами собратья по несчастью. Такие же призраки, когда-то бывшие людьми. Только деградировавшие до скотского состояния. Теперь вся их жизнь, все их существование – ловить других духов и... кушать. Такая вот у них жизненная колея, простите за выражение.
- Ого, - только и смог произнести Данилюк. – Не позавидуешь.
- И не говорите, молодой человек. И не говорите.
- Это, выходит, они... какая-то нечистая сила? Или что? Священников они боятся, так?
- Не всех, к сожалению, далеко не всех, - покачал головой Тряпочкин. – В церкви люди тоже очень разные, и на большинство из них голодным духам начхать. Но встречаются иногда и такие, как отец Амвросий... подлинные старцы. От них нечисть действительно шарахается, как от огня. Но таких сейчас мало... да и всегда было мало.
Квартира, в которую вломились Данилюк и Тряпочкин, была обитаема. Хозяева сейчас, понятно, крепко спали – причем прямо здесь, в двух шагах от беседующих призраков. Тряпочкин их игнорировал, да и Данилюк уже привык не обращать на живых внимания. Из любопытства он просунул руку сквозь одеяло и сказал:
- Порфирий Михалыч, давайте проясним один момент. Мы ведь с вами мертвы, верно? Я ничего не путаю?
- Само собой, юноша, - доброжелательно ответил Тряпочкин. – Мертвы, как дронт. Я уже довольно давно, а вот вы, как я понимаю, совсем недавно.
- Всего несколько часов, - мрачно ответил Данилюк. – Этим вечером дуба дал.
- Что ж, сочувствую. В таком молодом возрасте это всегда печально.
- Да-да, разумеется. Но я что хочу спросить – если мы уже мертвы... что эти голодные духи нам могут сделать? Во второй раз же мы не умрем?
- Во второй раз, безусловно, не умрем.
- Тогда что произойдет? Если они нас... э-э... скушают.
- Не уверен точно, - задумчиво ответил Тряпочкин. – Сам я этого своими глазами не видел, а те, кто видел – уже никому не расскажут. Мне доводилось встречать тех, кого они не доели, но, сами понимаете, не тех, кого сожрали целиком. Однако я слышал, что после этого все заканчивается.
- Что все? – не понял Данилюк.
- Все. Вот это. Наше с вами нынешнее существование.
- То есть... совсем?.. Исчезнешь окончательно?
- Нет-нет, не совсем окончательно, конечно... Просто перестанешь быть призраком и... отправишься на следующее рождение.
- То есть... реинкарнация? – уточнил Данилюк. – Это так называется?
- Ну... в общем, да. Родишься заново.
- Так это же хорошо. Хорошо ведь? – усомнился Данилюк.
- Ну кому как. Ты ведь не оживешь, а переродишься. И при этом потеряешь память. Снова придется учиться говорить и ходить на горшок. Если вообще родишься человеком, а не тараканом каким-нибудь. Лично я предпочитаю еще немного пошастать. В доле призрака есть свои приятности, знаете ли.
- И долго это шастанье будет продолжаться?
- Это уж как получится. Обычно быстро заканчивается. Но некоторым удается протянуть довольно долго.
- Насколько долго?
- Знаете, кем я был при жизни, юноша? – хитро прищурился Тряпочкин.
- Кем?
- Коллежским асессором.
- Кем?.. Кем-кем?! – дошло до Данилюка.
- Вот именно. Ваше высокоблагородие, так сказать. Я уже больше ста лет в таком вот виде.
- Ничего себе, – подивился Данилюк. – А много вообще на свете таких вот, как мы?
- Бродячих призраков-то?
- Ну да. Не все же после смерти вот так... шастают? Тогда бы призраков вокруг было больше, чем живых... а я за день видел всего нескольких.
- Вы правы, юноша, мы с вами и нам подобные – исключение из правила. Почти все умершие сразу или почти сразу уходят на ту сторону. В загробный мир. Либо кто-то за ними является, провожает, либо сами уносятся.
- А мы-то с вами почему здесь?
- Да кто ж его знает... – вздохнул Тряпочкин. – Я на той стороне ни разу не был, в этой механике толком не разбираюсь. Хотя вы, молодой человек, раньше времени не переживайте. Просто потерпите немножко. Некоторых забирают с задержкой. Через несколько часов, а то и дней. Вы ведь точно умерли, окончательно? Может, вас просто еще можно реанимировать? Такое случается.
- Не, там вообще все всмятку, - мотнул головой Данилюк.
- Ну тогда просто подождите. До похорон хотя бы. Вот если и к тому времени никто за вами не придет... тогда начинайте беспокоиться.
Тряпочкин предложил покинуть здание с другой стороны. Скорее всего, голодные духи уже ушли, но есть шанс, что они по-прежнему сидят там, подстерегают. Лучше не рисковать.
Данилюк пока не очень свыкся с тем, что он теперь дух. Огибал предметы мебели, сквозь двери и стены проходил осторожно, пробуя сначала рукой, как холодную воду. А вот Тряпочкин шел по прямой, безразличный к преградам.
Он даже не перебирал ногами. Просто плыл вперед, словно несомый ветром. Ступни его при этом то слегка погружались в пол, то чуть над ним приподнимались.
Настенные часы в одной из квартир сказали, что сейчас половина четвертого ночи. Самое глухое время суток – все «совы» уже уснули, никто из «жаворонков» еще не проснулся. Бодрствуют только «летучие мыши» - и одну такую Данилюк с Тряпочкиным по пути встретили. Худенькая конопатая девушка сидела перед компьютером, сосредоточенно щелкая мышкой. Данилюк, вышедший из стены прямо перед ее лицом, невольно опешил, но девушка, разумеется, даже не вздрогнула.
- Все еще не привык, что мы невидимы, - сказал Данилюк Тряпочкину.
- На самом деле не невидимы, - поправил тот. – Просто люди нас... игнорируют.
- Как это?
- Ну, техническую сторону вопроса я не знаю. Но слышал, что это как с носом.
- В смысле – с носом?
- Нос – он же у нас всех перед глазами, верно? Глаза постоянно на него смотрят. Но разве вы его видите?
- Хм... Да, и правда.
- Вот и с духами так же. Живые смотрят на нас, но не видят. Хотя мы – вот они.
Данилюк немного подумал, дважды обошел вокруг девушки, проходя прямо сквозь компьютер, и неуверенно сказал:
- Но я могу увидеть свой нос. Если