На изломе… Точнее не скажешь: перелом и души, и разума. Восемнадцать ему тогда было.
Бедный мальчик…
Пусто в квартире, лишь на единственном столе (в крохотной кухне) лежит доказательство, что здесь недавно кто-то был.
Письмо.
«Папуля! Что-то вокруг нехорошо задвигалось. Докладываю: с десятого года я нанял двух человек приглядывать за нашей московской недвижимостью, одного кента — за квартирой, а за дачей — соседа, который ближе к озеру, помнишь такого? Не говорил тебе об этом, чтоб ты зря не нервничал. Сегодня с утра я получил сигнал от обоих. И квартиру, и дачу перевернули вверх дном, а кенту моему даже кажется, что за хатой начали следить. Я ему верю, мужик бывалый. Кто он такой и как я с ним сошёлся, обязательно расскажу, так что не бесись заранее.
А за нашей берлогой в Твери точно следят, это я видел своими глазами. Ну и ты, конечно, тоже видел, если читаешь мой незамысловатый текст. Хорошо, что сам я давно живу в другом месте, у одной бабы, ты её не знаешь (ну не бесись, пожалуйста!). Как поступать тебе лично, решай. Мне думается, что рыпаться не стоит, лучше бы тебе оставаться неотёсанной деревенщиной, только сменить и деревню, и район, и область. Кстати, оставляю новый паспорт, зацени. Хороший паспорт, с ним хоть куда. Ну и шофёрские права не помешают, да? А псевдоним “Есенин”, боюсь, больше не канает. Такой хороший псевдоним спалили.
Сам я, прости покорно, уехал в стольный град. Я любопытный, хочу всё знать. Орешек знаний твёрд, но всё же мы не привыкли отступать. Нам расколоть его поможет порножурнал “Хочу всё знать”. (Неудачно пошутил.) Я осторожный, ты меня знаешь. Раскалываю орехи обычно при помощи удалённого доступа. Не психуй.
Созваниваться по старым симкам нам с тобой нельзя. Трубка с новой симкой — на столе, надеюсь, ты её заметил. Старую разбей. Мой номер в адресной книге, он там один.
Адрес моей московской хаты (у меня, к слову, есть в Москве и собственная недвижимость) доверять бумаге поостерегусь, мало ли что.
Созвонимся. Давай, папуля, пока».
Стервец, вот же стервец! «Не психуй…»
Листаю паспорт — и правда, знатный документ, с первого взгляда не распознаешь, что «липа». Да и со второго, и с третьего… Потому что бланк подлинный. Где, спрашивается, надыбал? Кто заполнял и ставил печати? Выдан гражданину Чухову Андрею Васильевичу. Фотография — моя, та же самая, которую я делал, когда десять лет назад менял по возрасту паспорт Есенина. Лишние фотокарточки, помнится, я тогда не выбросил, а хозяйственный мальчик, значит, их прибрал.
И водительское удостоверение на господина Чухова — новенькое, в ламинате. Плюс доверенность на машину…
Созвонимся, говоришь? Ну я тебе созвонюсь!!!
Включаю новую трубку, нахожу единственный контакт…
— Папуля, извини, я в дороге, — слышу родной голос, и весь гнев сразу испаряется. Жив мой ястребёнок, летит куда-то, — в столицу, надо полагать.
Не ястребёнок — ястреб. Хищник.
И тачка, видимо, у него своя, о которой я тоже ничего не знал, не догадывался.
— Остановись, малыш, поговорить надо.
— О’кей, подожди. Поверну и сразу съеду…
Пока жду, слышу чей-то нежный голосок: «Пропусти его, идиот!». «Да это он меня должен…» «Не видишь, он железный!!!» Ага, мой выросший птенчик прихватил с собой неведомую мне голубку. Которая, похоже, любит командовать; надеюсь, не только на трассе. Может, хотя бы эта наконец женит его на себе?
— Папуля? — зовёт он.
— Почему ты мне не позвонил? Сразу как.
— Догадайся с десяти раз.
— Но один-то звонок можно было…
— Один я сделал. Вашему участковому Бодало. Ты знаешь, что он твой тайный поклонник?
— Марик, не время паясничать.
— Кто паясничает? Я серьёзно, капитан тебя сильно уважает, как фронтовик фронтовика. Когда он попросил, чтобы я немедленно за тобой приехал, я успокоился. Папа у меня не из тех, за кем надо приезжать, если звучит сигнал тревоги. Главное, чтобы тебя снабдили информацией, так? Бодало снабдил. А телефонировать гражданину Есенину в тот неловкий момент, когда наши с тобой нычки обкладывают со всех сторон, было слишком стрёмно.
— Ладно, убедил. Насколько свободно мы можем общаться при твоей даме?
— Не дама, а барышня. (В сторону). Тут о тебе спрашивают, золотце… У барышни наивысший допуск, под мою ответственность. Я вас обязательно познакомлю.
— Тогда вопрос: что за кент у тебя в Москве? Доверяешь ему?
— Скорее, доверяю, чем нет. Я ему, так вышло, когда-то спас жизнь. А ещё он мотал срок, дважды. Квалифицированный «медвежатник». Первый раз засыпался очень давно, я даже не знаю, чего и как там было. А пять лет назад — статья сто пятьдесят восемь, часть три.
— Кража… Чего спёр?
— Тачку угнал. «Медвежатник» сел за угон, обосраться от смеха. Дали трюльник принудительных. Но ты не о том. Слежку он чует, почти как ты, его жизнь научила.
— Ну, прямо почти.
— Ну не совсем, конечно, у тебя верхнее чутьё, у него нижнее, зато очень развитое.
— Что за история со спасением жизни?
— Давай не по телефону.
— Не на бумаге, не по телефону… При этом ты ссылаешь меня обратно в деревню.
— Не ворчи, папуля. Кстати, с тем «медвежатником» вы вроде бы знакомы.
— И кто это?
— Пусть будет сюрприз, не хочу портить.
— Стервец… Адрес свой говори, куда мне ехать.
— Лучше эсэмэской. Лови.
— Поймал… Каким образом твой кент сообщил тебе про нашу квартиру? И заодно сосед — про дачу? По телефону, что ли?
— Зачем? Есть интернет, а в нём меня не поймать. Может, ты отпустишь нас, и мы дальше покатим?
— Последний вопрос: откуда бланк паспорта?
— Из нашего УФМС, откуда ещё. Я имею в виду из тверского.
— Они все под строгим учётом.
— Учёт строгий, зато девушки ласковые и с липкими руками. Вернее, одна такая — ух, милашка.
— Сейчас не девяностые, запросто мог спалиться.
— Ты параноик, тебе говорили?
— Много раз. А что с водительским удостоверением?
— Папа, ты будто не из Системы! Деньги — товар, товар — деньги.
— Это всё до первой серьёзной проверки.
— Да, с Есениным ты круто развернул. А это… ну, на первое время, потом сам подумаешь, как оживить персонажа.
— Кстати, про деньги и товар. Откуда у тебя столько — на машину, на квартиру в Москве?
— Извини, но источники моих доходов — моё личное дело. Это называется прайвисити.
— Удобная отмаза. Перед барышней красуешься?
— Она сама кого хочешь раскрасует. Когтями. Папуля, кажется, последний вопрос уже был, причём трижды?
— Давайте, ребятки. Скучной вам дороги…
Сброс и тишина.
Некоторое время я просто стою и улыбаюсь. Обстановка постепенно прояснилась, дела устаканились, пусть и хватало ещё странностей. Как бы я сейчас ни ворчал на сына, все последние часы я только и думал о нём, об этом единственном реальном человеке, оставшемся в моей нелепой старости.