Кругом зеленели арбузы. Раньше топтать бахчу не разрешалось, а теперь все равно. Меньше врагу достанется.
Обидно, чертовски обидно, что вся эта лавина войск с пушками, минометами, танками не наступала. А отступая, не успевала уничтожать ценности. По ту сторону Днестра до самого Прута остались огромные поля кукурузы, пшеницы, винограда, склады с провизией, магазины, полные товаров. Не успели разрушить и мастерские, заводы, железную дорогу. А сколько в Хотине наших квартир со всем имуществом!
Об этом заговорил со мной и полковник Червинский.
— Хватит преподносить врагу подарки, — промолвил он, направляясь к опушке леса, где меж кустов чернела «эмка». — Довольно! — Немного помолчав, спросил: — Нашлись у тебя железнодорожники?
— Имеются, товарищ полковник. Двое. Братья Кругловы…
— Это не они помогли нам с «языком»?
— Они самые, — ответил я и достал из планшетки политдонесение. Мысленно представил, как сейчас омрачится лицо комдива: потеря целой роты — первая крупная потеря дивизии. Краска прилила к моему лицу.
Полковник заметил, что со мной творится что-то неладное и вопросительно взглянул на лист, вырванный из школьной тетради.
— Письмо от жены? Что-нибудь случилось?
— Нет, товарищ полковник, донесение…
Комдив пробежал глазами по строчкам и решил, что нашел корень моего смущения.
— Да, понимаю, если не вернется — пятно на всю дивизию. У нас пока не было ни одного дезертира… А вот Романенко, — Червинский потряс листком, — молодец! Всей роте слава! Ни один не дрогнул. Вот так надо воевать. Жертвуя собой, они обеспечили нам отход. Пример для всей армии!..
Он говорил, что на войне не без жертв, а я думал о том, что героическую роту можно было спасти. Другое дело, что я не имел еще достаточного опыта в организации взаимодействия. Но комдив спешил в штаб корпуса и дал понять, что сейчас не имеет возможности заниматься анализом действий батальона.
В политотделе я встретил редактора дивизионной газеты. Черный, с орлиным носом, он как ястреб налетел на донесение. Капитан плохо видел знаки различия и часто первым приветствовал младших командиров, зато он хорошо ориентировался в написанном и умел быстро находить нужный для газеты материал.
— О роте Романенко и Гудкове дадим на первой полосе! А вот этого паникера, — редактор тряхнул очками, — надо раздраконить.
Мне пришлось подробно рассказать историю братьев- добровольцев. Капитан заявил, что если младший Круглов в новом задании проявит малейшую трусость, то его не спасут никакие героические дела в прошлом…
И представьте мое состояние, когда в назначенное место вернулись все саперы, все бойцы, бывшие железнодорожники, кроме Кругловых. Правда, минеры доложили, что Кругловы, рискуя жизнью, пустили под откос товарный поезд, а сами на ходу выпрыгнули из паровоза. Затем старший Круглов повел минеров в депо, а младший — на водокачку. Но тут произошло то, чего никогда заранее не предугадаешь. Вражеский разведчик, очевидно, доложил, что русские на станции взрывают полотно, опрокидывают вагоны, паровозы, минируют подходы, устанавливают орудия. На бойцов тотчас же обрушился сильнейший удар артиллерии и авиации.
Тяжелые снаряды и бомбы завершили работу наших саперов. К счастью, щели, вырытые персоналом станции, спасли жизнь отряду.
Когда обстрел и бомбежка закончились, в воздух взлетела наша зеленая ракета — условный сигнал для сбора. Двое не явились. Старший группы лейтенант Е. Жуков решил, что они погибли, и выделил пять минут на поиски их. Однако это ничего не дало. Не внесла ясности и вторая ракета. Начало темнеть, и пришло время возвращаться в часть.
Слушая доклад лейтенанта Жукова, я смотрел на его большие усы, лихо закрученные кверху, и думал: «Вот ведь не из трусливых и мастер своего дела, а не сообразил оставить там кого-нибудь хотя бы на час — узнать, что же все-таки с Кругловыми».
Наша дивизия находилась на марше. В темноте, в движении трудно было найти комдива Червинского, да и времени не было на поиски. Нужно успеть на злополучную станцию, пока там нет противника. И я, надеясь на выносливость своего коня, решил вернуться в Каменец-Подольск без разрешения комдива.
Капитан Сосин, принимая батальон, по-дружески сказал:
— Александр, во-первых, ночью ты рискуешь попасть в засаду — один не езжай; во-вторых, в темноте никого не разыщешь— подожди рассвета.
— А я думаю, — подключился Шугаев, — и рассвет ничего не даст. Пустая затея…
Я все понял, о чем не договорил политрук. Шугаев почему-то к любому человеку подходил с одной меркой: не враг ли народа.
Моя ночная вылазка ничего не дала. А с восходом солнца на улицах Каменец-Подольска затрещали автоматы, и к станции уже нельзя было пробиться. Курдюков, с простреленным рукавом гимнастерки, догнал меня на окраине:
— Товарищ комбат, считайте Кругловых пропавшими без вести!
Кто-то из работников особого отдела дивизии довел до сведения Червинского, что старший политрук Шугаев вовремя предупреждал комбата о неблагонадежности бойца Михаила Круглова, а капитан Свиридов проявил политическую близорукость…
Я не сомневался, что особисты узнали о нашем споре с Шугаевым не от него. Василий отличался некоторой недоверчивостью, подозрительностью, но свои взгляды отстаивал открыто, принципиально, не таил злобы.
Не знаю, чем бы кончилось это «дело», если бы Кругловы действительно пропали бесследно. Но они нашлись. На другой день, когда мы вечером расположились на привал у реки Ушица, возле дорожного моста неизвестный шофер остановил грузовую машину. Он вышел из кабины с пустым ведром, следом за ним осторожно спустился высокий, жилистый боец, на руках которого, как мне показалось, был раненый…
— Кругловы! — сорвался с места Курдюков и, махая пилоткой, кинулся к машине: — Сюда, Миша, сюда!
Но Михаил даже не оглянулся. Он ничего не слышал. Вчера его оглушила бомба, а Павла воздушная волна так отбросила, что он вот уже сутки не приходит в сознание.
Младший брат мягко, как мать ребенка, опустил старшего на сочную траву и, заметив перед собой человеческую тень, быстро вскинул голову. Он ничего не сказал, но глаза, улыбка лучше всяких слов открыли нам его душевную радость.
Я очень пожалел, что в эту минуту рядом с нами не оказалось моего товарища Васи Шугаева.
3
После очередного жаркого боя, когда противник откатился за насыпь железнодорожного полотна Жмеринка — Могилев-Подольский, и откатился, по всем приметам, на всю ночь, я приказал расставить дозоры и разрешил батальону отвести душу: искупаться в Немии — небольшом притоке Днестра.
Поздний вечер и прибрежные кусты обещали нам отдых без воздушной тревоги. И все же мы с Шугаевым, раздеваясь, посматривали на сине-розовым купол.
Удивительно, небо чистое, а кругом ни одной подозрительной точки. Но то, что я увидел на берегу, меня еще больше удивило.
На помятой траве рядом со своим «максимом» сидел пулеметчик Иванов. Он курил и с завистью смотрел на своих товарищей: одни из них поили и мыли лошадей, а другие с криком