– Я понял вас, Альфред. Разумеется, мы все сделаем… – Эрдман как-то смутился.
– Договаривайте, Клаус, договаривайте! – заявил Штеллер.
– Я имею в виду русских, Альфред. – Эрдман справился со смущением. – Наши войска отступают из Смоленщины. Есть опасения, что скоро наши враги вторгнутся в Белоруссию, и мы просто не сможем их сдержать. Новая серия опытов – это как минимум три недели работы. Мы можем не успеть. Хотите знать мое откровенное мнение, Альфред? Мы проделали львиную долю работу. Эффективная вакцина у нас… у вас в кармане. Следует сворачивать работу в Белоруссии, вывозить документацию, персонал, ценное оборудование, перебазироваться хотя бы в Польшу.
– Вы это серьезно, Клаус? – осведомился Штеллер. – Разуверились в силе германского оружия? Считаете, что мы отступаем? Бросьте, Клаус. Все это временные трудности, не имеющие отношения к конечному результату нашей военной кампании. Мы не отступаем, а выравниваем линию фронта, чтобы нанести большевикам новые сокрушительные удары. Вы всерьез полагаете, что они придут сюда?
– Альфред, вы оторвались от реальности с этой вашей бессонной работой. Мне не хотелось бы настаивать…
– Вот и не настаивайте, – сказал Штеллер. – Вы будете делать это в другом месте и при иных обстоятельствах. Я пока еще руковожу этой лабораторией, и будьте добры исполнять мои указания. Прикажите подготовить новую партию заключенных, провести дополнительную дезинфекцию в первом блоке и очистить третий. С этим экспериментом мне все ясно. Мне хотелось бы побеседовать с парой испытуемых из третьего блока, которые не подверглись заражению.
– Вы бы лучше отдохнули, Альфред, – проворчал Эрдман. – У вас неважный вид. Вас когда-нибудь добьют эти бессонные ночи. Хотя кому я все это говорю? Хорошо, Альфред, все ваши пожелания будут выполнены. Надеюсь, вечером вы найдете время, чтобы перекинуться в покер?
Штеллер тоже испытывал сомнения в непобедимости германской армии, но старательно их скрывал. Он не понимал, почему немецкая армия вдруг стала отступать, проиграла битвы под Москвой, Сталинградом и Курском. Он не был военным специалистом, хотя формально носил звание оберштурмбаннфюрера и даже соответствующую форму.
Доктор Штеллер считал, что каждый истинный патриот Третьего рейха должен заниматься своим делом и поменьше лезть в чужие. Бросить лабораторию в Буровичском районе – это смерти подобно! Да, он это сделает, но только в крайнем случае, когда положение на фронтах окончательно испортится.
Специальная команда в защитных костюмах освобождала третий блок. Людей прогоняли через шлюзы. Неспособных идти вытаскивали баграми и специальными приспособлениями с крюками. Двоих поместили в зону принудительной стерилизации, где надсмотрщики обрабатывали их напором воды со специальным раствором. Остальных на тележках отправляли по шахте вниз.
Подземная печь работала исправно. В нее попадали даже здоровые подопытные. Повторные опыты над теми же людьми Штеллер никогда не проводил. Отработанный материал просто уничтожался. Дефицита человеческой плоти нацистские медики не испытывали.
Труба крематория находилась в овраге, на краю исследовательского центра. Печи приводились в действие только при благоприятном направлении ветра. Сегодня он был западный, самый подходящий.
Захлопнулись створы печи, жадно вспыхнули газовые горелки. В адском пламени все исчезало за минуты. Люди не успевали даже вскрикнуть. Труба коптила, ветер гнал зловонный дым на восток. То, что оставалось от людей, утрамбовывалось в специальную шахту.
Из-за толстого стекла на Штеллера смотрела женщина лет тридцати, уже не обнаженная, на нее накинули серую мешковину. Сутулая, совсем седая, она казалась глубокой старухой. Пустые глаза смотрели сквозь доктора. До нее не доходило, где она находится и что происходит.
Рядом с женщиной сидел мужчина средних лет, кудрявый, с горбатым носом. Он еще не потерял надежду, жалобно смотрел на доктора, облизывал губы.
Эти люди выглядели здоровыми. Не считая, конечно, последствий долгого заточения.
– Здравствуйте, господа, – вкрадчиво проговорил Штеллер, приготовив блокнот и ручку. – Мы можем с вами побеседовать? Как вы себя чувствуете?
Все это звучало издевательски, но доктор был в своем амплуа. В общении с подопытными он всегда проявлял учтивость и не повышал голоса. Это были не просто евреи. Они вносили вклад в торжество германской науки. Он мог себе позволить быть вежливым. Рядом сидел переводчик с немецкого на русский и прилежно пересказывал все, что слышал.
– Кто вы? – прошептала одними губами женщина.
Двусторонний микрофон, прикрепленный к стеклу, усиливал звук.
– Я ваш доктор. Меня зовут Альфред Штеллер, а вас?
– Мы больные, – пробормотала женщина, и в ее глазах появилось что-то похожее на лучик жизни.
– Будем считать, что кризис уже миновал и вы идете на поправку, – туманно проговорил доктор. – Да, господа, вы могли бы заболеть, не примени мы в профилактических целях современное эффективное средство. Итак, я вас слушаю.
– Эстеркин Борис Соломонович, – с готовностью начал мужчина. – До войны работал в ювелирной скупке, оценивал произведения искусства, так сказать. Послушайте, господин офицер, я не понимаю. Три недели сидел в клетке, перед этим мне два раза делали инъекции, но ничего не произошло. Скажите, нас всех расстреляют?
– Кто вам сказал такую глупость? – Штеллер удивленно поднял брови. – Вы внесли большой вклад в нашу науку, за это германские власти даруют вам жизнь и свободу. Вы будете восстановлены в правах, вас вернут в Оршу. Кем, вы говорите, были до войны? Оценивали предметы искусства?
Мужчина заволновался. За ним со снисходительной усмешкой наблюдал переводчик.
– Нас вернут обратно в гетто?
– Если хотите, возвращайтесь в гетто. – Штеллер пожал плечами. – Или к себе. Все ваши товарищи, участвовавшие в эксперименте, уже возвращены в бараки наверху, готовятся к отправке домой.
– Господи!.. – простонала женщина. – Борис Соломонович, вам не следует им верить, они нагло врут.
– Роза Львовна, во что же мне еще верить? – спросил мужчина и сокрушенно вздохнул. – В Господа нашего, который устроил нам такую подлость? Нет уж, благодарю покорно, вторично на эту удочку я не попадусь. Истово буду верить, Роза Львовна, пока не получу пулю в голову. А вдруг этот немецкий господин нас не обманывает?
– Вы представитесь, фрау? – поинтересовался Штеллер.
– Если вам это надо. Муревич Роза Львовна. Согласна, подкачала пятая графа, потому я и здесь. До войны работала бухгалтером на швейной фабрике «Красный пролетарий».
– Что такое пятая графа? – осведомился Штеллер.
Переводчик тут же что-то прошептал ему на ухо.
Тот понятливо кивнул, хмыкнул и проговорил:
– Я вас не задержу, господа. Мне нужно, чтобы вы рассказали о том, что происходило с вами после первой и второй инъекций. Через неделю, две. В организме, в голове, все, вплоть до сиюминутных позывов. Поверьте, это важно