В колонне образовалась приличная дырка. В других местах конвою удалось справиться. Заключенные лежали на дороге вповалку, закрыв головы руками. А в середине строя происходило что-то суматошное. Пока охранники опомнились, подтянулось подкрепление, еще человек сорок слетели вниз.
Конвой отсек поток арестантов, желающих пуститься в бега. Груда тел валялась на обочине. Взбешенные эсэсовцы выбегали на обрыв, швыряли вниз гранаты, валили беглецов из автоматов.
Иван Градов докатился до подножия крутого склона, пополз в канаву, давясь землей. В бега по его примеру пустились не меньше семидесяти человек! Поляки, венгры, югославы, несколько русских и украинцев. Люди с воплями неслись вниз. Одни прыгали, другие катились.
Охранники палили по ним не целясь. Заключенные падали, обливались кровью, но кому-то удавалось достичь подножия склона.
Градов открыл огонь по автоматчикам. Его слепил холодный пот, судорога сводила пальцы, но он попадал! Унтер-офицер рухнул и сполз по склону головой вниз. Еще один эсэсовец схватился за живот, отпрянул в слепую зону.
Конвоиры получили команду и тоже побежали вниз. Вырывались вперед свирепые овчарки.
Градов выбил пустой магазин, вставил свежий. Пальцы не слушались его, отказывались оттягивать затвор. Хоть зубами рви! Но он справился.
Мимо него уже неслись люди, пробивались через кустарник, выскакивали на поле. У многих надежда в глазах. А вдруг?.. Пробежали, пригнувшись, англичанин Лоу, венгр Корнель, кто-то еще.
Справа Манфред открыл огонь из канавы, свалил двух охранников, подбил собаку. Ты молодец, пан поручик! Все же учили чему-то в польской армии.
Беглецы обтекали Градова, уносились в поле. Многие падали, срезанные пулями. Сандор зря молился. Он уже катился вниз, тряся конечностями. Из раскроенного черепа выплескивалась кровь. Промчался, закусив губу, молодой парнишка Кароль из предместий Кракова, постаревший в лагере лет на тридцать. Но далеко не убежал, охнул, рухнул ничком. Кровь текла из дыр в полосатой робе.
— Манфред, уходим! — Иван не кричал, а выкашливал.
Он меткой пулей сбил с ног эсэсовца, вырвавшегося вперед, пригнулся и побежал по полю. Градов прыгал с кочки на кочку, вилял, увертывался от пуль и дико поражался наличию сил в организме.
Иван не выдержал и обернулся. Весь склон был усеян телами, кто-то еще стонал, пытался уйти. Охранники спускались вниз, стараясь не упасть, как лыжники по склону. Один не удержался, кувыркнулся через голову. Над ним почему-то никто не смеялся. Собака вырвалась вперед, неслась галопом, разевая бездонную пасть.
У Ивана сорвалось дыхание, но он не сдавался, работал ногами. Слева, справа бежали такие же люди, хватались за грудь, давились кашлем. Пятился Манфред с автоматом, огрызался короткими очередями. Он извел все патроны, выбросил к чертовой матери никчемную железку и помчался к лесу, зачем-то закрывая голову руками.
«Да, не ошибся я в этом малом, наш человек», — подумал бы Иван, если бы имел на это время.
Половину поля одолели не больше тридцати человек. Они бежали кто как, каждый за себя. Пули выбивали то одного, то другого. Несколько человек сами прекратили гонку. У них кончились силы. Они лежали, таращились в небо и ждали конца. Эсэсовцы тоже бежали по полю, увязали в бороздах, заваленных снегом, стреляли на бегу. Лес приближался издевательски медленно.
Как же вовремя Градов обернулся! Уже готовилось к прыжку лохматое чудовище немецкой породы, собиралось впиться в глотку. Бешенство сочилось из воспаленных глаз. Иван что-то орал, давил на спусковой крючок скрюченным пальцем. Собака уткнулась носом в землю, кружилась веретеном, разбрызгивая кровь. Схожая участь постигла автоматчика, бегущего следом за псом. Он словно не поверил, что убит, замер, изумленный, и рухнул навзничь всем своим откормленным телом.
До леса добрались десятка два, самые удачливые. Беглецов тошнило кровью. Они стонали, забегали за деревья и падали.
— Вперед! — прохрипел Градов. — Вы же мужчины! Не останавливаться! Лес небольшой, бегите дальше. Они его могут объехать, если мы потеряем время. У эсэсовцев есть рации, погоня спать не будет!
Люди вставали, валко бежали дальше, увязая в снегу. Чех Карел Грачек, бывший подпольщик из пражского Сопротивления, обнял молодую осину и сползал по стволу, испуская страстные стоны. Силы у парня кончились. Люди уходили в лес, катились в покатый овраг, ползли, поднимались.
Градов забежал за ближайшее дерево, прижался к стволу. Холодный пот хлестал с него градом.
Позади все было плохо. Склон и поле усеяли тела в полосатых робах. Полсотни человек не добежали до леса.
Эсэсовцы растягивались в цепь. Их было немного. Подкрепление опаздывало, а им еще нужно было контролировать людскую массу, бурлящую на дороге. У них что-то шло не так, они переходили с бега на шаг, растягивались во фланги. Создавалось впечатление, что им не очень хочется входить в лес. И собаки у конвоиров вдруг кончились.
Тут вдруг пули сбили кору с дерева. Градов отпрянул, опустился на колени, стрелял, сдерживая сиплое дыхание. Мазила хренов! Но цепочка автоматчиков залегла, солдаты стали перебегать. Он стрелял по ним, пока не кончились патроны, потом отбросил ненужный автомат, стал пятиться на четвереньках, покатился в лощину, собирая снег с прошлогодней листвой.
Иван готовился к побегу, копил силы, последнюю неделю вел себя смирно, исправно ел червивую бурду, которую скармливали заключенным. Он очень надеялся, что это придаст ему хоть немного сил.
Градов грузно бежал, хватаясь за деревья. Под ребрами нестерпимо жгло, острая боль растекалась по телу. Он догонял своих. Люди упорно рвались через редкий лес. Кто-то не выдерживал, махал на все рукой, падал и уже не вставал, чтобы провести в покое хоть последние минуты жизни.
Мужчина средних лет — лицо незнакомое, видимо, из недавней словацкой партии — споткнулся, со стоном вытянул ноги. Он обреченно смотрел на Градова, подбежавшего к нему, и не делал никаких движений.
— Вставай! Чего разлегся? — выдавил Градов, схватил мужчину за грудки, стал тянуть на себя.
Он не Геракл, чтобы такое поднимать! Тот человек был вял, аморфен. С таким же успехом Иван мог бы тащить мешок картошки!
— Вставай, бегом! — проорал он в мертвеющее лицо.
— Уходи, товарищ. Все, хватит. Я больше не могу, — пролепетал узник. — Дай умереть спокойно.
Каждый сам решал свою судьбу. Время поджимало, няньки кончились. Если у тебя слабовато с силой духа, то никто этого не поправит.
Он оставил человека в покое. Тот все уже решил, сам расписал свое будущее. Иван бежал не оглядываясь, стараясь не растрачиваться, не выплескивать остатки сил. Он обгонял плетущихся узников, подбадривал их. Такой вот живой пример шел людям на пользу, они оживлялись, шире ставили ноги.
Эсэсовцы уже вбежали в лес, стреляли наобум. Пули сбивали голые ветки с деревьев, рикошетили от стволов. За спиной Градова кто-то вскрикнул. Немцы подстрелили еще одного беглеца.
Главное, не оглядываться, ему уже не поможешь. Дышал, как загнанная лошадь, венгр Корнель, витиевато ругался на родном языке. Впереди опушка. Люди