– Да нет, я не обижаюсь. Прости, не привыкну ещё – ряса, приход, детдом, отец Флавиан. Как из другого мира.
– Да, собственно из другого и есть, ну об этом потом, если Бог даст. Алёш, извини, мне ехать пора, я на своём «козле» до дому и так лишь ночью доеду, а мне ещё в два места заскочить. Вот тебе «из этого мира» – визитка моя, тут адрес, телефон, к сожа-лению только мобильный – место у нас глухое – не телефонизировано. Ты может в гости когда надумаешь, у нас рыбалка – я помню ты любил – знатная. Баньку деревенскую тебе организую, мне нельзя теперь – сердце. Ну и мало ли, может жизнь так прижмёт, что потянет кому душу излить, так это моя профессия – души-то. В общем, будь здоров, думаю – увидимся.
– Счастливо Анд… отец Флавиан! Ой, подожди! Возьми вот для детдомовцев твоих сотку «баксиков», купи им чего-нибудь за моё здоровье.
– Спаси тя Господь, Алёша! Будем за тебя молиться с детьми.
– Да ладно! Счастливо!
И, глядя как мой бывший однокурсник уносил свои, прикрытые потрёпанной рясой, многие килограммы, опираясь на палочку и слегка прихрамывая, сопровождаемый, что-то ему взволнованно говорящей, чёрной старушонкой, я в третий раз за час произнёс новые для меня слова:
– Гоподи помилуй! Ну, дела!
Туфли я взял итальянские.
* * *
Андрей-Флавиан оказался пророком. Жизнь прижала гораздо раньше чем я мог предполагать. И прижала так, что я чуть не взвыл.
Во первых: вся моя, весьма прилично оплачиваемая, работа оказалась под вопросом. На руководство «наехали» ревизоры, аудиторы, все виды проверок, счета нашей фирмы арестовали – началась какая-то большая закулисная игра вокруг больших денег. Всему нашему отделу было предложено уйти в неоплачиваемй отпуск. Ориентировочно – на месяц. Но большинство моих коллег мигом отправило свои «резюме» в Интернет. Некоторые начали искать новую работу по знакомым.
Я же, будучи измотан внеплановыми командировками и плановым ухаживанием между ними за оператором счётного отдела Леночкой, за последний месяц умотался вконец, и ещё до начала событий хотел просить неделю «за свой счёт». Поэтому, плюнув на неопределённость своего положения, положившись на некоторые сбережения, могущие в самом худшем случае продержать меня на плаву какое-то время, я решил не суетиться с работами и сколько-нибудь отдохнуть.
Во вторых: мои трёхмесячные «интелегентные» ухаживания за Леночкой потерпели сокрушительный крах. Леночка променяла меня на… даже не буду говорить кого, уж очень обидно.
В третьих: какая-то шпана ограбила мою новенькую «Ниву». Вытащили магнитолу, вырвали «с мясом» дорогие немецкие динамики, забрали хороший набор ключей (тоже немецкий), и непонятно зачем порезали сиденья и подпалили дверцу бардачка. Ущерб не смертельный, но… уж очень как-то гадко от всего этого.
В четвёртых: позвонила бывшая жена Ирина и сквозь слёзы сообщила, что у неё нашли какую-то быстро увеличивающуюся миому, нужна срочная платная операция, стоит она больших денег, и не могу ли я эти деньги ей одолжить. Причём без гарантий возврата, так как: «если я умру, то некому тебе будет отдать твои деньги…»
Деньги я дал. В моих сбережениях «на чёрный день» пробита огромная брешь.
В пятых: обострилась непонятная тоска на душе, от которой иногда, даже при всём внешнем благополучии, вдруг хочется залезть в петлю, или, по крайней мере, напиться до потери сознания. Пить много я не могу – организм противится и бунтует. В петлю не хочу – страшно. Тупик.
Всё это произошло в течение двух недель после моей встречи с Андреем-Флавианом, которая, за обвалом вышеупомянутых событий как-то поблекла, стушевалась и отошла в область почти забытого.
На его визитку я наткнулся случайно, когда уронил портмоне, покупая сигареты. Уставившись на неё невидящим взглядом я долго соображал: что это и как оно ко мне попало. Воспоминание пришло вместе с ощущением какой-то неясной надежды, непонятно на что, но, на что-то давно ожидаемое и хорошее.
Решение пришло сразу – на всё плюнуть, в багажник удочки и банное обмундирование, купить карту Т-ской области, и… словом, далее понятно.
Дождавшись вечера звоню:
– Андрей, ты? Алексей. Твоё приглашение в силе? Завтра, рано утром, хочу выехать!
– Ты на своей машине? Тогда за Н-ском на четвёртом перекрёстке поверни налево. Сэкономишь сорок километров плохой дороги. В селе подъезжай к храму. Жду.
На следующий день, солнечное июньское утро застало меня пересекающим Московскую Кольцевую Автомобильную Дорогу. Пришпоривая отзывчивую на педаль газа машину (турецкие чехлы скрыли отвратительные резаные раны сидений, корейская магнитола с китайскими динамиками гремела «Аэросмитом», в багажнике позвякивали, китайские же, ключи) я почему-то ощущал необъяснимую лёгкость, словно что-то липкое и тяжёлое отпустило меня а впереди ждала какая-то радость. Решив не мучить голову самоанализами, я отключил мыслительные способности и только подпевал Стиву Тайлеру: «crazy, crazy…»
К двум часам дня я уже промахнул две трети дороги и подъезжал к Н-ску.
ГЛАВА 2. КАТЮША
Н-ск произвёл на меня просто целительное впечатление. Словно неожиданно в кладовке находишь своего, любимого в детстве, старого плюшевого Мишку – удивление и радость и наплыв трогательных воспоминаний.
Этот древнерусский городок с его одно-двухэтажными улочками, многими, чудом избежавшими большевистского динамита, древними церковками, доброжелательными жителями, чьи лица совершенно лишены каиновой печати московской «крутости» и жесткосердной обречённости, был трогателен и уютен. Мне, родившемуся и большую часть жизни проведшему в Сокольниках, он показался какой-то настоящей родиной, той, которая, очевидно, глубоко живёт в сердце каждого русского человека.
Расслабившись, после сытного, за совершенно смешные для москвича деньги, обеда в местном «Погребке», я позволил себе полчасика погулять по старому центру города и полюбоваться кондовыми купеческими постройками, изукрашенными «навороченной» резьбой карнизов и оконных наличников, прошёлся под длинной колоннадой торговых рядов. Затем посидел в заросшем черёмухой и бузиной полузаброшенном маленьком парке высоко над неширокой и, какой-то кроткой, речушкой, глубоко вдыхая всей грудью неотравленный никакими промышленными монстрами воздух, и вместе с ним – удивительные для меня покой и безмятежность.
Тридцать километров до указанного мне четвёртого перекрёстка я проскочил одним махом.
* * *
Повернув, я увидел голосующую мне полную, опрятного вида, пожилую женщину, рядом с которой стояла стройная, даже пожалуй худенькая (ох уж этот мужской взгляд!) миловидная девушка лет восемнадцати на вид с грустными глазищами, необычной глубины и яркости, пугливо выглядывающими из под надвинутого на самые брови светлого платка.
– Сыночек! Ты не в сторону Покровского едешь?
– В самое Покровское. Подвезти?
– Подвези голубчик, Христа ради. Услышал мои молитвы Никола, Угодничек Господень; послал нам тебя – ангела своего! Два уж часа стоим здесь с Катюшей и ни одной машины в ту сторону. Автобус-то в Покровское только по