К семимесячному сроку Аня успокоилась, фотография когда-то любимого человека, похожая на творение доктора Франкенштейна, куда-то задевалась, и девушка твердо решила родить и оставить дитя на попечение государства. Если бы не приезд брата, все непременно так бы и вышло. И никто бы ничего не узнал. Из общежития она съехала, сняла небольшую квартирку на окраине. У Ани была подруга, но она уехала на Новый год домой, в Тамбов, да так и не вернулась. Аня созванивалась с ней пару раз (в минуты, когда ножницы так и просились в руки). Поговорив ни о чем с подругой из Тамбова, она поняла, что никому не нужна.
Весь срок Аня успешно скрывала беременность от сокурсников, преподавателей и даже от врачей. Благо ее беременность попала на холодное время года. Она ходила в мешковатом свитере и широкой юбке, да и живот был небольшим.
– Ну, вот и все, девочка.
Аня встала с кресла, подняла одежду и начала одеваться.
– Не спеши, – улыбнулась Тамара. – Ты же сюда не бриться пришла. Давай назад.
Девушка послушно сняла трусики и снова залезла на кресло. Тамара села за второй стол и начала что-то писать. Через минут пять в кабинет, словно ураган, ворвалась Быкова, наполнив помещение негативом.
– Так, Тамара, будем стимулировать роды. – Вера Павловна не сводила глаз с Ани.
– На ультразвук…
– Мы будем стимулировать роды, – медленно проговорила Быкова.
Ане очень хотелось помыться. Она лежала голая на кушетке в кабинете Быковой.
«Тужься! Тужься, тварь!» – слова Веры Павловны звенели в голове.
«Мне больно! Мамочка, как больно!»
«Трахаться тебе не больно было, шлюха?! Тужься!»
Аня услышала, что в кабинет кто-то вошел. Встала. Осмотрела себя и только потом взглянула на вошедшего. К ней подошла Тамара и подала маленький сверток.
– Что это? – спросила Аня, но сверток приняла.
– Сынок, – прошептала женщина. – Живой.
«Ванечка», – подумала Аня и, будто испугавшись, сунула сверток назад акушерке.
– Я не поняла. – В кабинет вошла Быкова. – А что мы тут сидим? – Ласковый тон хозяйки кабинета пугал еще больше. – Это тебе не постоялый двор, милочка. Одевайся и убирайся отсюда. Тамара, проводи ее.
– Может, пусть до утра? У нас и свободная палата есть, – попыталась заступиться за девушку Тамара.
– У нас здесь не постоялый двор, – повторила Быкова, села за свой стол и начала что-то писать.
Аня оделась, едва не упав, встала и пошла к двери. Шаги давались с трудом. Больно… или нет? Она не могла понять.
«Трахаться тебе не больно было, шлюха?!»
Аня обернулась и посмотрела на Быкову. Для Веры Павловны кабинет уже был пуст. Тамара проводила Аню до запасного выхода, отдала сверток и поспешно закрыла дверь. Девушка посмотрела на пеленку, в которую завернули ребенка. Плохо выстиранная, выцветшая тряпка.
«А что ты хотела? Чтоб они тебе голубенький конверт купили для Ванечки?»
Ей вдруг захотелось посмотреть на ребенка, откинуть уголок пеленки и поцеловать в сморщенное крохотное личико. Но Аня быстро одернула себя. Она боялась, что в ней проснутся материнские чувства и она не сможет оставить Ванечку. Но они не проснулись.
Аня оставила младенца у подъезда девятиэтажного дома. Прошла несколько кварталов. Без мыслей, без эмоций. Свернула к парку, и тут внезапно ее посетила одна мысль, породившая череду тревог.
«А что, если меня поймают: найдут ребенка и вычислят?! Меня же посадят!»
Аня стремглав побежала к тому самому подъезду. Сверток лежал там, где она его оставила. Аня схватила младенца, забежала за угол и начала разворачивать. Даже когда она увидела маленький комочек с черным пушком на голове, в ней ничего не дрогнуло, не заставило признать себя матерью.
Младенец зашевелился. Аня испугалась, что ребенок закричит, поэтому схватила его за тоненькую шею. Мальчик захрипел. Аня встряхнула тельце, что-то хрустнуло, и ребенок затих. Девушка поспешно завернула трупик…
Ванечки
… в пеленку и побежала к мусорным бакам.
Уже в такси Аня заплакала. Слезы стекали по щекам и капали на тонкий шелковый шарф.
«Вот теперь ты убийца. Ты убийца, Аня!»
Аня проснулась от телефонного звонка. Вчера, приехав домой, она приняла ванну, но легче не стало. Долго не могла уснуть, плакала и корила себя. Корила и плакала. Она ненавидела Пашку, из-за которого попала в эту ситуацию, ненавидела себя, брата (зачем он сюда едет?), ну и конечно, Веру Павловну. Ее за что? Все очень просто – Вера Павловна Быкова всей своей грубостью показала Ане и ей подобным, кто они на самом деле.
«Трахаться тебе не больно было, шлюха?! Шлюха! Шлюха!»
Безмозглые шлюхи, убивающие своих детей, – вот кто они такие. И таких как она, много. Много! Аня была в этом уверена, но легче ей от этого не становилось.
– Алло… – Рука, сжимавшая трубку, тряслась.
– Привет, сестренка! – Радостный голос Бориса вернул девушку к реальности.
– Привет, Борька.
– Ну что, сеструха, встречай завтра.
– Ага. – Аня вдруг поняла, что рада приезду брата. Ей очень тяжело одной. Если бы она осталась одна, то что-нибудь с собой сделала бы. – Ты на какой вокзал приезжаешь?
– На Ярославский в 17:40. До встречи, сестренка.
– До встречи, братик. – Аня едва не расплакалась от нахлынувших на нее чувств. И одним из них было чувство вины.
Был ли виноват в чем-то Паша? Этот вопрос, как и множество других, Павел Королев себе никогда не задавал. Единственный вопрос, который волновал его на данный момент, – с кем он сегодня уйдет из клуба. Пашка вел ночной образ жизни только потому, что именно ночью он мог испытать все удовольствия – танцы, алкоголь, наркотики, ну и, конечно же, девушки.
Единственный ребенок в семье, он привык получать все самое лучшее и по первому же требованию. Велосипед, компьютер, скутер – эти вещи появились у Пашки, когда ни один из его одноклассников о них и мечтать не мог. Дальше – больше. Мальчонка рос. Ему нужны были новые игрушки, которые он должен был покупать сам. И он покупал. Кого-то за деньги (благо папаша мог позволить себе побаловать сынка наличностью), а кого-то добрым словом и дешевым букетом.
Паша любил дорогих, ухоженных и не отличающихся сообразительностью девушек. Но не чурался Павел и простушек, без запинки цитирующих Канта и Ницше. Это