Вот так и ходили корабли с континента на остров. С собой купцы привозили зерно, хмель, вино, ткани, веревки на снасти и прочие вещи, что не производились на острове, а опорожнив трюмы, забивали их невольниками. Те купцы, что были посметливее, давно переоборудовали свои корабли под перевозку живого товара. Тут и места под воду и отхожие бочки, и вентиляционные отдушины, чтобы товар не задохнулся в пути, и специальные кольца для цепей и кандалов. Новички же в этом деле часто превращали свои суда в плавучие некрополи. Начиналось все с того, что на свободные деньги, чтобы не идти порожняком, покупался десяток–другой невольников. И вот если доплывали до берега континента без приключений и продавали рабов даже перекупщикам, то вот тут многие теряли голову. Влезали в долги, но вместо оборудования корабля забивали трюмы, приспособленные для перевозки бочек и тюков с товаром, рабами. А что, если непогода или какая другая задержка в пути? Частенько такие пройдохи кое–как доходили до родных берегов, само собой, уже пустые. Вот только вонь испражнений, пота, страданий и гниющей плоти намертво впечатывалась в корабельные доски и снасти, и тут уже или сжигать корабль, или возить на нем руду. И то, если заказчик не будет подниматься на борт. Жадных душегубов не любили, ведь их неосмотрительность только повышала цены на этом перегретом рынке.
Вот в таком не самом дружелюбном месте я и вырос. Когда тебя в любой момент может загрести стража, а потом продать на рынок за пару серебряных под видом беглого раба, расслабляться не стоит. Так что мой распорядок дня был удивительно стройным для тощего четырнадцатилетнего пацана–беспризорника.
Еще на восходе, пока диск солнца не поднялся и на два пальца над уровнем горизонта, стоит отправиться на пляж, посмотреть, что принес на берег прибой. Если повезет, удастся набрать моллюсков, которых можно приготовить тут же, разведя из сухих водорослей и прочего горючего мусора, что наносит волной на камни, простенький костерок. Еще иногда попадались крабы, а главным деликатесом были яйца птиц, что гнездились в скалах.
За последним лакомством отправлялись только самые умелые и отчаянные, и я — в их числе.
— Рей! Давай быстрее! — махнул мне младший нашей шайки, Сопля.
Я только недовольно дернул плечом. Много он стал себе позволять. Сопля прибился к нам буквально пару месяцев назад — его мать продали в рабство, а он сам убежал в доки, где стал воровать и бродяжничать, как и все мы. Так как он был новичком, то и имени еще не заслужил, а за вечно шмыгающий нос, даже в теплую погоду, мы его так и прозвали — Сопля.
— Иду! Иду! — махнул я ребятам, прибавляя шаг и догоняя группу в полдюжины оборванцев.
Песок забивался в дырявые башмаки, так что я без зазрений совести сбросил неудобную обувь и ступил на мелкую гальку босыми ногами. Все равно лезть на скалы, и так, и так придется разуваться, сегодня моя очередь искать гнезда. Да и, честно говоря, башмаки эти были мне давно малы, а раздобыть новые, размером больше, никак не получалось.
В животе предательски заурчало и я понял, что Сопля был не так уж и неправ. Пока младшие будут копошиться в поисках моллюсков, мне надо облазить северные скалы, мы туда уже целый месяц не заглядывали. Может, чайки и прочие морские птицы осмелели и вернулись в старые гнезда. Тем более, сейчас был сезон гнездовья, вот только нам постоянно не везло.
Если вы считаете, что численность бродяжек в Нипсе ограничивается полудюжиной человек нашей банды, то вы глубоко заблуждаетесь. Только в том квартале доков, где обитали мы, у нас было минимум две конкурирующие группы, которые точно так же ходили за уловом на пляж. Правда, там ребята были чуть постарше — это у нас я был уже почти стариком. Сопле было лет девять, хотя от недоедания он был совсем мелким, остальным — от десяти до двенадцати.
Несколько месяцев назад от нас ушел Финн — наш главарь. Ему исполнилось пятнадцать, и он пошел учеником к портовым ворам, стоять на стреме и таскать тяжести. Вполне обычная карьера для пацана, который подрабатывал бегунком всю свою жизнь, да и вообще, брался за другие мелкие поручения.
Мне воры не очень нравились, как минимум за то, что если тебя поймают — отрубят руку по самый локоть и выколют левый глаз. А если попался во второй раз — прощай и вторая рука, и остатки зрения. Так что оказаться слепым и безруким, который побирается у храмов и входов на невольничий рынок, мне не улыбалось. Но и что делать дальше — я не знал. Наняться на корабль, как подрасту? Сейчас все мои заботы крутились вокруг поиска пропитания и новых башмаков, а в матросы меня возьмут хорошо, если года через два–три. Да и то, на какую–нибудь лохань, где за миску похлебки будут снимать три шкуры.
Но это хорошая школа. Я слышал истории про ребят, которые поработав на рабовладельческих судах пару–тройку лет, в итоге нанимались к северным купцам матросами, а некоторые дослуживались и до боцманов. А это уже и нормальное жалование, и работа с обычными товарами, а не бесконечная перевозка рабов из Восточной Пресии сюда, на рабовладельческие рынки Лаолисы.
По пути к скалам наша шайка разошлась в разные стороны. Сопля и еще один пацаненок отправились на мелководье, искать моллюсков и крабов, другой — собирать топливо для костра, я же, в сопровождении двух ребят постарше, пошел прямиком к громаде мыса.
— Держи! — я сунул рыжему лопоухому Грану свои башмаки, а сам, подтянув перевязанные веревкой штаны, скинул с плеч дырявую рубаху, соорудив из нее какое–то подобие перевязи, в которую я буду складывать добычу, стал подниматься по камням.
— Давай только быстрее! Жрать охота! — крикнул мне в спину товарищ.
— Хочешь — сам лезь! — огрызнулся я, чуть не поцарапав ногу об острый край скалы. — Как найду чего — крикну! Идите лучше крабов поищите!
— Да задолбали эти крабы! Рей, достань ты уже яиц! — продолжал ныть Гран.
Я только отмахнулся от парня. Вечно он так, под руку говорит всякое. Но вот самому Грану не везло — предыдущие два раза жребий потянул он, но так ничего найти не смог.
Лазили мы на скалы мыса по очереди по одной простой причине. Первое — тут легко сорваться, никто