— Напрасно ты это, Котяра, — сказал Гриф. — А если кто глянет в памяти микроплана? Прямая угроза…

— Какого микроплана? — удивился голос майора.

Микроплан качнулся, убирая псевдодинамик, поднялся вверх метров на пятьдесят, а потом стремительно спикировал вниз, к стволу дерева.

Шлепок, брызги зеленоватой жидкости ударили Грифа в лицо. Как плевок. Гриф утерся рукавом. Застонал раненый.

— Что? — спросил Гриф.

— Что? — спросил голос из клубящейся тьмы. — Не дергайся, — сказал голос. — Больно будет. Ты же на стимуляторе…

— На… — прошептал Евсеич, — на стимуляторе.

А это значило, понимал Евсеич, что на обезболивание можно не рассчитывать… И еще много на что рассчитывать не приходится. Организм продолжал работать на пределе. Ускоренный обмен веществ и тому подобное… Евсеич застонал. Тому подобное…

Обостренные чувства, например. Боль… Отчаяние… Бессилие…

Боль огненным цветком полыхнула в груди, роняя семена по всему телу, в каждую клеточку… Быстро прорастающие семена.

— Я попробую дать еще одну дозу, — сказал голос. — Но поможет минут на пять…

— Не… нужно… — выдохнул Евсеич. — Лучше… уж… так…

Это даже хорошо, что он не может видеть этого сердобольного урода. Не может осмотреть в его радужные глаза. В глаза, словно подернутые нефтяной пленкой. Только… Он все никак не может вспомнить, кто из Братьев имеет такие глаза… Глупо… Сразу сообразил, а вспомнить не может…

Боль выгнула его тело, выдавила из груди стон.

— Зачем ты стрелял в своих? — спросил голос.

Без акцента, обычный, человеческий голос…

— Братья… в вас нельзя… сволочи… не отдам… своих… не отдам… Машка… — По щеке потекла слеза, и Евсеич почувствовал, как ее аккуратно вытерли. — Братья…

— С чего ты взял? — спросил голос.

— Глаза… — Евсеич даже не удивился, что один из Братьев интересуется такими вот пустяками. — Гла… за.

— Дурак… — тихо произнес голос. — Дурак…

— Что? — Евсеич вздрогнул.

Перед его широко открытыми глазами плясали огненные шары, как тогда, десять лет назад, под Новороссийском.

…Они бежали к боксам, к технике. Почему-то решили, что нужно выводить технику… Он бежал вместе со всеми, до побеленной стены бокса оставалось всего метров двадцать, когда все вокруг вдруг полыхнуло… все: стены, асфальт, деревья, люди… Его только чудом не задело огненной волной, он даже и не прятался, не пытался Уйти — стоял потрясенно посреди этого ада и что-то кричал, зажав уши… Из дыма выскользнули огненные шары, с десяток, словно у шаровых молний была групповая экскурсия по территории воинской части… Ярко-оранжевые шары с любопытством тыкались во все, что оказывалось у них на пути, зажигая, превращая в клокочущую огненную пену…

— Почему? — спросил Евсеич.

— Я не Брат. — Голос стал звучать тише… или его звук терялся в шорохе, который заполнял все вокруг, заливал мозг Евсеича. — Глаза — это…

— Сволочь, — сказал Евсеич.

Он действительно ошибся. Сволочь. Напрасно подставился… За этого инвалида… За него ничего бы и не было. Обидно.

— Меня зовут Гриф, — сказал голос.

— Стервятник…

— Можно и так. Я тебе должен…

— Сука…

— Я долги отдаю. Какая твоя доля в багаже?

— Треть. — Евсеич попытался улыбнуться.

— У тебя мало времени, — сказал Гриф. — Вы работали на заказчика. Под какой процент? Пять? Три?

— Десять… Каждому… — Говорить становилось все труднее, губы отказывались шевелиться, а слова — выстраиваться в связные фразы.

— И ты не понял, что вас подставили? — спросил Гриф. — Такие проценты могут только пообещать.

— Десять процентов, — упрямо повторил Евсеич.

— Я передам, — сказал Гриф, прошептал откуда-то издалека, с другой стороны жизни. — Кто вас послал? Кто посредник?

— Машке… — Евсеич надеялся, что Гриф все-таки услышит его шепот. — Машке…

— Посредника назови! — Голос стал чуть громче. — Кто?

— Изви…ни… — Евсеич выдохнул слово, напрягшись из последних сил, вдохнул, и сердце замерло, убитое этим последним усилием.

— Умер, — сказал оператор-два, глядя на монитор.

— Сам вижу, — отмахнулся майор. — Мы ничего не пропустили? Он шептал…

Оператор-два указал на диаграммку в левом верхнем углу монитора. Мигала «соточка» — сто процентов дешифровки.

Майор оглянулся на стоящий в стороне вертолет — группа захвата заканчивала грузиться, под маскировочным тентом оставались только майор и оператор-два.

— В машину, — приказал майор.

Оператор свернул монитор, аккуратно положил его в тубус. Оглянулся, словно прикидывая, не забыл ли еще чего.

— В машину, — тихим голосом повторил майор.

Таким тоном он обычно говорил перед вспышкой гнева. Никто из подчиненных давно уже не заблуждался по поводу его интонаций. Оператор-два подхватил свой чемодан, тубус и рысцой побежал к вертолету.

Майор посмотрел на свои наручные часы, нажал на кнопку. Огонек возле «двенадцати» мигнул, пробежался по краю циферблата до шестерки.

Майор отключил питание маскировочного тента, спрятал блок питания в карман. Тент взялся складками и обвис, теряя цвет и фактуру.

Гриф, мысленно пробормотал майор. Откуда ты взялся? Глаза б мои тебя не видели… В который раз сталкивался майор с Грифом и в который раз испытывал жгучую смесь чувств, состоящую главным образом из брезгливости и ненависти. А тут еще и бессильная злость. В ближайшее время наверняка придется снова встречаться с Грифом.

С другой стороны, поправил себя майор уже возле самого люка, не исключено, что следующая встреча станет последней.

— …По глазам видно, — сказал оператор-один старшему группы захвата.

Он хотел сказать еще что-то, но, увидев майора, замолчал. Майор сделал вид, что не понял, о ком речь. Мало ли кого видно по глазам! Когда за ним закрылась дверь пилотской кабины, оператор-один перевел дух.

— Что видно? — спросил старший группы.

Вертолет оторвался от земли и стал набирать высоту, когда в открытый люк юркнул микроплан и, чуть замешкавшись, влетел в открытый контейнер. Оператор-два закрыл крышку.

Индикатор питания горел красным.

— Кушать хочет, — констатировал оператор-два. — Да и я…

— Жрать — дело свинское, — сказал старший группы захвата, отстегивая от пояса флягу.

С подчиненными из группы он бы пить не стал, а вот с техниками — нормально. Никакого нарушения субординации с последующим падением дисциплины и, как любил говаривать майор, вертикали власти.

— Так что ты там говорил о глазах, Серега? — спросил старший группы. — Что «глаза»?

— А ничё! — ответил Серега, переводя дыхание и занюхивая рукавом. — Ты где, Лешенька, эту штуку берешь?

— Мать гонит, по старому рецепту. И выдает только на дежурство.

— И правильно делает, — согласился оператор-один. — Если такое пить каждый день, сорвет крышу почище братской любви…

Лешка кашлянул и сделал еще один глоток из фляги. Сергей покрутил пальцем у виска, и оператор-один виновато развел руками. В нормальном обществе о братской любви не говорили. В смысле — о братской любви не говорили тоже.

В приличном обществе можно было говорить о новых перспективах, о достижениях и свершениях. Можно было говорить о свободных агентах. В смысле — если что-то о них знали.

В приличном обществе вообще могли не знать о существовании свободных агентов. В приличном обществе могли не знать о существовании Патруля вообще и того подразделения Патруля, которым командовал майор в частности. Хотя среди людей сведущих группа «Кот» пользовалась даже некоторой славой. Вот даже тот самый Гриф опознал майора по голосу, даже искаженному псевдодинамиком.

— Они друг друга знают? — спросил Серега.

По-дурацки, в общем, спросил. Ежели они