Кажется, еще чуть-чуть, и от моего взгляда зеркало покроется льдом и брызнет осколками. Не говоря ни слова, я провожаю парня глазами, и только когда он хлопает дверью, возвращаюсь к своему мейкапу.
— Парень в женском туалете в первый же день? Горячо семестр начинается, — щебечут от порога девчонки. — С кем это он…
Они заворачивают к зеркалам и застывают с немым изумлением на лицах.
Уитни, видно, закрылась в туалете навечно, чтобы вдоволь оплакать свою неудавшуюся сексуальную жизнь. На виду только я, и у меня в руках помада. Практически с поличным.
Бросив на свое отражение усталый взгляд, я тяжело вздыхаю с пониманием, что грядет очередная кровавая бойня. Впрочем, а когда в моей жизни было иначе? О горе тебе, Шерил Абрамс, ни минуты покоя!
Я не спешу уходить из туалета: дожидаюсь, когда эти две курицы уйдут распространять про меня сплетни. И только после этого толкаю дверь последней кабинки. Мне очень и очень любопытно, что за шлюшка меня подставила.
Я собиралась стучать, пока она не откроет, но дверь оказывается не заперта. На крышке туалета сидит заплаканная смазливая девчушка, которую я даже не знаю. Это странно, в отцовском университете я знаю почти всех. При виде меня она резко бледнеет и начинает, заикаясь:
— Ше-Шерри…
— Для потаскушек — Шерил, — поправляю я ее.
— Прости, — краснеет девчушка. Говорю же, все меня знают. И я тоже стараюсь всех знать. Должно быть, эти двое новички в наших стенах. — Я… я все объясню. Только не говори своему отцу.
Да-да, мой отец — ректор этого заведения.
— Не трудись, — отвечаю и достаю телефон, чтобы сделать фото.
— Что ты делаешь? — восклицает заплаканная Уитни.
— Собираю вещдоки, конечно.
Разворачиваюсь и иду на выход.
Это полная подстава. Даже с этой фотографией вряд ли кто-то поверит, что это она, а не я ублажала Стефана в кабинке. Потому что Шерил-дочка-ректора и новенький — бомба, а какая-то никому-неизвестная-Уитни и новенький — это ужасно скучно.
2. Достучаться до Зака Эммерсона
Все как я и думала: новость о том, что ректорская дочка отсосала в туалете какому-то парню, облетает весь университет буквально за одну пару. Такое часто случается с девочками с безупречной репутацией, умудрившимися влипнуть в неприятности. К ланчу о моем «проступке» не слышал только глухой. С началом нового семестра тебя, Шерил.
Это полная подстава. Девчонка из кабинки — Уитни-которая-супер — оказалась волонтером приемной комиссии, которых отец набрал на лето. То был ее последний рабочий день. Видимо, она решила напоследок развлечься с симпатичным парнем. А то, что ее сосед по кабинке, у которого не стоит от звучания имени Стивен или просто не стоит, симпатичный — никаких сомнений.
Если бы мне было дело до чего-нибудь, кроме предстоящей вечеринки, как минимум те же болтливые курицы из туалета уже ползали бы по кампусу, собирая осколки своей социальной жизни. Впрочем, Стефан, может, тоже. С ним вообще все просто — достаточно кинуть клич, что у него не стоит. Но, увы, сегодня мне совсем не до них: Майлз наконец-то пригласил меня на вечеринку Заккери Эммерсона как свою «плюс один». И мне бы визжать и прыгать от счастья сразу по двум причинам: потому, что я все губы искусала, думая, как добраться до Зака, и потому, что Майлз меня пригласил. Но у меня так ужасно болит голова, что хочется выброситься из его майбаха на полном ходу.
Когда я в очередной раз подношу пальцы к виску, стараясь не кривиться, Майлз не выдерживает:
— В бардачке есть тайленол. Выпей.
— Я уже выпила таблетку.
— Выпей еще. Не понимаю, зачем было ехать на вечеринку, если у тебя так болит голова. Там будет все мигать и греметь. Как ты собираешься это выдержать? Я мог бы сам организовать вечеринку, раз уж это для тебя так важно.
Майлз Докери — наследник одной из самых влиятельных фамилий штата Калифорния. Они занимаются авиастроением. Майлзу двадцать пять, и он люто ненавидит чужих людей на своей территории. А это значит, что я не могу просить его организовать вечеринку. Внешне он немного угрюмый и слишком серьезный, но при этом крепкий, симпатичный, высокий и плечистый. Легкости в нем нет, но если бы вы посмотрели на наших университетских мальчишек типа Джастина Масконо, быстро бы поняли, что это только плюс. Я была влюблена в Майлза еще до того, как он уехал учиться в Йельский университет мальчишкой. А теперь он вернулся и… и жизни не хватит, чтобы перебить всех желающих попасть в его постель.
Зато мы вроде как дружим. Семья Докери спонсирует университет отца, он часто посещает те же мероприятия, что и родители Майлза. На открытии выставки современного искусства, когда мне было четырнадцать, он стал первым мальчиком, который назвал меня красавицей, а я в ответ зарделась и влюбилась.
Прошли годы, теперь меня называют красивой все. Вот только Майлза Докери не подкупить одними розовыми губками, голливудскими локонами и своевременным смехом над скучной шуткой. А еще возглавленным сестринством, благотворительной деятельностью, запредельной ответственностью и тем, что меня никогда и никто не видел в женских туалетах с новенькими. Я как была ему кем-то вроде младшей сестренки, так и осталась. Майлз упорно игнорирует тот факт, что роль моего старшего братика занята.
Кстати, о Джастине Масконо, которого я тут вскользь упомянула: он на курс меня старше и дружит с Майлзом с детства. А сплетничает хуже девчонки. Я практически уверена, что Майлз уже знает сенсационную университетскую сплетню. Но я его об этом спрашивать не буду, иначе прозвучит как оправдание. А оправдываться мне не за что.
Думаю, моя голова решила разорваться от боли именно из-за ситуации, в которой я оказалась.
Я послушно пью еще одну таблетку, прекрасно понимая, что если не помогла одна, то и вторая не справится. Этот день просто апогей моего невезения. Я ждала приглашения на вечеринку Эммерсона почти полтора года, чтобы явиться на нее с головной болью уровня «мигрень»!
Глядя на расположенный на холме шикарнейший дом одного из золотых сыночков Беверли-Хиллз, каковых в предместьях Лос-Анджелеса пруд пруди, я не испытываю ни малейшего трепета. Несмотря на то, что моя семья — крепкий середнячок и ничуть не выше, благодаря своим друзьям я бываю в подобных местах слишком часто, чтобы застывать с открытым ртом.
Музыка начинает грохотать еще на подъезде. Каждый бас буквально проникает в уши и рвется через виски наружу. А когда мы заходим в дом, где в неоновом свете ломаются под музыку люди, к боли добавляется тошнота. Я стараюсь меньше слушать и смотреть, концентрируя внимание только на прямоугольнике белой рубашки, обтягивающей широкую спину Майлза, и его руке,