– Бабушка!

– Что, Федя?

– Ты бы что за то, чтобы папа с мамой мои вернулись к нам, отдала?

– Все отдала бы, Федя.

– И меня?!

– Тебя никому не отдала бы я, что ты, Феденька…

Я бы тоже, прежде чем отдать тебя, бабушка, передумал…

– Бабушка?!

– А, что, Федь?

– Есть в Граде Небесном граница?

– Есть. Горизонт называется.

Это там, где небо с морем полосой сходятся. Воображаемая линия, папа мне объяснял, потому что нигде на самом деле не сходятся море с небом. Никакая не воображаемая она. Недостижимая.

Плыли мы с бабушкой раз по морю Черному на трамвае прогулочном…

– Почему без рельсов трамвай этот, бабушка? Как он плавает?

– Он по компасу.

Компас знаю, мне папа показывал, он всегда в одну сторону тыкает. Доплывем!

Только как ни плывет трамвай, все дальше и дальше Бога граница, горизонтальная линия. Вроде и прочерчена лучом по воде, а даже облака вдоль летают.

За границу эту солнце садится, из-за границы с обратной стороны встает.

Заграничное солнце-то… То на той стороне, то на этой…

– Как ты думаешь, бабушка, противно солнцу смотреть после нас на капиталистов с буржуями?

– Солнце, Федя, смотрит, чтобы всем тепло, всем светло, чтобы день настал, чтобы ночь пришла, чтоб зима на лето сменилась…

– А я думаю, бабушка, что противно!

Соленая из глаз вода, когда зареву. Соленая в море.

А море огромное, полосой, где солнце садится, напополам с небом делится.

– Почему, бабушка, в море вода соленая? Селедок солить, или столько люди наплакали?

– Селедок солить…

– А если лосось в томате?

– А это, Федя, в другом море лососей солят.

– Томатное, значит, море есть… Пряного посола…

Ожидал я увидеть море черное, как написано. А оно синее. Синее и соленое.

Пить нельзя. Селедки зато с кильками сами в нем солятся. Ловят потом рыбаки селедок с кильками в сети готовыми, в магазины везут. Ловко устроено. Только лежишь-лежишь, загораешь, и пить так захочется! Денег тратить на лимонад приходится. Жалко было в море, что ли, Богу лимонаду налить?

Лимонадное море…

Есть озеро такое, Байкал. Из озера этого, значит, газированный напиток «Байкал» наливают. Невкусный. Сок березовый – из березы в большие пыльные банки. А в Белом море молоко, наверное… Или снег?

Молочное море… Снежное…

Только с Черным морем ошибся Бог. В нем чернила должны быть или нефть, какую папа мой везде ищет, а он в нем селедок солит?

Очень странно это все, как в книге Чуковского, где баранками море синее тушат. Море нужно водой тушить, тем более что в море ее полно, а от баранок их только хуже будет.

– А есть Синее море, бабушка?

– Есть Красное.

В честь победы социалистической революции, думаю, названо. Тоже красный и флаг нашей Родины. Цвета крови, за справедливость пролитой, флаг! С серпом золотым и молотом.

Только все равно очень странно мне, море Черное – цвета синего, море Белое – тем же синим на глобусе. Вот как будто не взрослый, а маленький все раскрасил…

По всей земле тянется горизонт, как пояс по бабушке.

– Переходили люди, бабушка, горизонт? Или там пограничники? Овчарки с собаками? Есть у горизонта нейтральная полоса?

Хорошее дело – нейтральная полоса! Про нее Владимир Высоцкий, мамин любимый (кроме папы) поэт, поет.

Вот наступит когда война атомная (конец света – по бабушке), нам бы с ней на эту полосу нейтральную перебраться…

– Бабушка?!

– А?

– А на глобусе где граница Горизонт, покажи?

– Нет такой границы на глобусе…

– А на политической карте?

Вот потому что не прочертил Бог на карте политической своей границы, ее люди многие пересекают случайно. Не шпионы и не вражеские разведчики. А нечаянно…

А в Город Небесный, думаю, документ нужен, личность удостоверяющий, что она умерла.

О смерти свидетельство. У папы с мамой есть такие свидетельства. В тумбочке пожарной у бабушки лежат они.

– Бабушка!

– Что, Федя?

– А почему мама с папой в Город Небесный свои не взяли свидетельства?

– Какие свидетельства?

– Из тумбочки пожарной, что умерли. Что? Забыли?!

Если забыли папа с мамой свои свидетельства, их тогда Город Небесный строить не пустят! Вернутся, значит, они… Скорей бы уснула бабушка! Перепрятать нужно свидетельства эти мне. А еще лучше – в клочья…

Можно попросить еще (когда в следующий раз поправлюсь я) нашу доктора поликлиники Валентину Андреевну, чтобы выписала мне справку не что болел я и выздоровел, а что болел да и умер. Первым делом со справкой такой, я думаю, можно больше никогда в детский сад не ходить, а главным делом в Город Небесный со справкой есть надежда пробраться.

А еще надежней, конечно, на самом деле умереть ненадолго мне. На недельку примерно. Хотя… если в Город Небесный, умерев на немножко, попаду уже я, мне сюда и возвращаться-то, наверное, больше уже не захочется…

Значит, нужно, перед тем как умру, признаться бабушке, что я это, а не Пуня вазу разбил. Иначе душа прилетит к вратам Града, ей скажут: «Чья ты душа?» Я, она скажет, душа Феди Булкина. «А, вот ты чья! – скажут тогда ей люди на пропуске. – Ну, раз уж ты душа Федина, если Феди Булкина ты, так лети назад, в тот день, когда вазу разбила. А то из-за тебя Пуне тогда досталось».

И переживай потом заново…

– Бабушка? А вот если бы тебе, как умрешь, предложили бы пожить заново, согласилась бы ты?

– Может быть, и согласилась бы, Федь. Отчего не пожить? Пожила б…

– А вот я бы, бабушка, НИ ЗА ЧТО!

И на всякий случай коплю еще в кошке-копилке глиняной денег на билет в Град Небесный. Может, будет оказия, как в Кремль, когда мы с папой ходили, – в Город Небесный экскурсия? Повидаться…

– На что копишь, Федя?

– На экскурсию.

– Куда же это экскурсию?

– В Град Небесный.

– Это не так копишь…

– А как?

– Делами добрыми.

Ладно. Я тогда посуду помою…

Небесные Геологи, значит, теперь папа с мамой мои. Космические. Звучит!

Полетел первый человек Земли, герой Юрий Гагарин, в космос, а за ним папа с мамой мои – небо осваивать, проводить небесные магистрали…

НЕБО СТРАНЫ СОВЕТОВ! Звучит!

КОСМОС СТРАНЫ СОВЕТОВ! Звучит!

Хорошо еще, что первые мы додумались космос застраивать, а не Америка. У них и так Колумб открыл две Америки: Северную и Южную. Хватит с них.

Посмотрел я в небо космическое – и правда огромное… ни конца ни края не видно. Только как на нем строят папа с мамой мои, без фундамента? Ведь не может город быть без фундамента? Все же рухнет?

– Бабушка…

– Что, Федь?

– Как ты думаешь, выдержит крыша у нас, если космос рухнет?

– Не рухнет, Федь, космос.

– А на чем он держится?

– А на чем и все, Федя, держится…

– На соплях?!?