Судя по убийственно-спокойной физиономии Глеба, его такие «мелочи жизни» не особо волнуют. Он остаётся около запертой им двери, облокотившись на косяк плечом. Видимо, чтоб я не сбежала.
— Все всё поняли ещё до твоего побега и того момента, как я пошёл за тобой, — сообщает он флегматично. — Ты сама себя выдала в тот момент, когда Вера сравнила имена. У тебя же на лице всё написано.
Моему возмущению нет предела.
— То есть, ещё и я виновата, да?!
— Так и есть. Не я же.
А нет. Предел моего возмущения только что расширился.
— Как это не ты? Кто из нас двоих вот уже во второй раз вламывается к другому в туалет?! — откровенно злюсь, сжимая ладони в кулаки. — Какого чёрта ты вообще за мной постоянно таскаешься?!
— Я таскаюсь? — удивляется собеседник. — Милая, если ты вдруг забыла, то напомню, не я — ты дважды за сегодняшний день налетела на меня, как шальная бестия, не я — ты оба раза испортила чужой внешний вид, и не я — а ты каждый раз провоцируешь ситуацию на последствия и продолжение.
Хочется побиться головой об стену. Ещё лучше — побить головой об стену того, кто стоит напротив.
— Я же говорила, я случайно, — процеживаю сквозь зубы.
— Помощницей исполнительного директора компании, с которой мы заключаем контракт, ты тоже оказалась случайно, да? — продолжает бесить меня Глеб. — Что, другого варианта познакомиться со мной ближе не нашлось? — выдаёт уже насмешливо, шагнув ко мне ближе.
Отхожу назад.
— Больно надо мне знакомиться с тобой ближе, — отзываюсь мрачно. — И вообще, выйди отсюда! — указываю ему на дверь.
Бесполезная трата энергии. Ко всему прочему, моя рука перехвачена. Опомниться не успеваю, как меня дёргают на себя, впечатывая в мужское тело.
— Тебе-то может и не надо, но все вокруг теперь другого мнения, Дюймовочка, — тихо и вкрадчиво проговаривает брюнет, вместе со мной шагает в сторону, прижимая к стене.
Понятия не имею, зачем он это делает. Как и не понимаю, почему не сопротивляюсь. Опутывающий разум жар, исходящий от Филатова, слишком быстро туманит мозги, чтобы я могла хоть что-нибудь адекватно анализировать. И всё, что я ещё помню — то, как трудно дышать, как сильно и быстро стучит моё сердце в предвкушении неизведанного.
— Ты ведь уже тогда, в переулке знала, кто я такой, да? — произносит он, склоняясь непозволительно близко. — Не могла не знать. Это же твоя работа.
В какой-то мере он прав. Хотя всё совсем не так. Потому и не признаюсь. Молча смотрю в его глаза, надеясь заставить себя сделать хотя бы один-единственный маленький вдох, ведь кислорода начинает не хватать.
— Давай, Дюймовочка, признавайся, — продолжает Филатов-младший. — Зачем ты провернула со мной все эти номера? — вжимает в стену крепче, заносит руку и неожиданно ласково подбирает пальцами одну из прядок, заводя ту за ухо. — Твой босс тебе приказал? Отвлечь меня? Или что?
Туман в моих мозгах рассеивается в одночасье.
— Похоже, ни за что не угадаешь, — ехидничаю, припомнив сказанное им самим когда-то, толкая мужчину в грудь в попытке освободиться.
Ну, а какой смысл оправдываться? Пусть думает что угодно, мне-то что с того? Я его, скорее всего, всё равно вижу последний раз в жизни. Этой ночью, после подписания договора, семейство Филатовых возвращается в Америку.
— К тому же, никто тебя не тянул за язык, упоминать про «другие обстоятельства», из-за которых ты якобы не смог явиться к нашему исполнительному, — повторно толкаю мужчину в грудь, хотя и эта попытка освободиться тщетна. — Да, я облила тебя. Дважды. Но даже футболку твою постирала в итоге. Так что причём тут твоё столкновение со мной, ваш договор и мой шеф со своими гипотетическими приказами?
Лично я никакой взаимосвязи не улавливаю. Но не Глеб.
— Как это причём? — криво усмехается брюнет. — Из-за тебя ведь… — не договаривает, по-новой вжимает меня собой в твёрдую поверхность.
И лишь теперь до меня доходит, что не только поверхность стены тут твёрдая. То, что снова упирается мне в живот, тоже весьма… ощущается, да.
Шумно сглатываю.
— Вот уже шестнадцать часов, как всё из-за тебя, Дюймовочка, — становится мне ошеломляющим открытием.
Руку с его груди я убираю. Сжимаюсь вся, мечтая обрести навык прохождения сквозь стены, ведь преграда за моей спиной — единственный выход отсюда. Мало того, что Филатов до сих пор прижимает меня собой, одна его ладонь смыкается в кулак, упираясь совсем рядом с моим лицом, а другая — плавно ложится мне на талию, смещается к пояснице и подталкивает ещё плотнее к жаркому сильному телу.
— Прекрати, — всё, на что меня хватает.
Судорожно хватаю ртом воздух, широко распахнутыми глазами глядя на то, как гаснет усмешка на губах Глеба. Черты его лица преобразуются в одно мгновение. Становятся жёсче. Золотисто-карий взор больше не лучится насмешкой и надменностью. Опасный. Голодный. Поглощающий. Плечи мужчины напряжены. Я замечаю, как проступают вены на запястье всё ещё сомкнутой в кулак руки. Та, что на шее — пульсирует всё чаще и чаще. Сам весь — как камень. Неотрывно смотрит на меня, следит за моей малейшей реакцией. Давит кулаком на стену, аж костяшки белеют. И дышит — тяжело, как я, прерывисто, будто никак не может надышаться. Воздух между нами хоть ножом режь. По коже словно электричество пускают. Кажется, ещё чуть-чуть, посыпятся искры. И если я сама понятия не имею, как это исправить, то Глеб…
— Уходи, — доносится от него приглушённо, с болезненными нотками.
Его голос совсем не громкий, не грубый, далеко не приказ — скорее просьба, напоминающая мольбу. Но я всё равно вздрагиваю, будто получаю удар плетью, а также вспоминаю о том, насколько всё происходящее здесь и сейчас неправильно. И без малейших пререканий выполняю сказанное им.
— Спасибо, — не знаю, за что благодарю.
Он так и не отходит, не сдвигается с места. Мне приходится проявить всю свою ловкость, извернуться немыслимым образом, чтобы выскользнуть из капкана мужских объятий. На пояснице остаётся обжигающий след, даже после того, как прикосновение Глеба исчезает, всё равно кажется, каждый его отпечаток со мной, остаётся не только на теле, но и в памяти, буквально въедается в подсознание, ничем не вытравишь. Переступив порог в коридор, я пошатываюсь, спотыкаясь на ровном месте, захлопываю за собой дверь, ни разу не обернувшись, не уверена даже в том, закрываю ли резное деревянное полотно в самом деле. Не волнует. Запутываюсь в подоле платья, до сих пор стараюсь выровнять дыхание, уговаривая себя не тонуть в этих необыкновенно ярких ощущениях, возникших ни с того ни с сего. И тихо ругаюсь последними словами себе под нос, расправляя ткань с цветочным орнаментом, чтобы продолжить путь. Потому и не