У меня волосы хорошо лежат сами по себе, то есть всегда так было, пока там, в этой чертовой промзоне, не смазали их гелем. Но в комнате я увидела свое пальто и сумку, бабка спрятала их сюда, чтобы не смущать клиентку.
Ну, тогда все в порядке! Я вытащила пилочку для ногтей, поковырялась ею в замке, и он открылся.
Но меня ждало разочарование.
За этой дверью оказался не выход, а всего лишь кладовка.
По двум ее стенам были полки, уставленные всякой бакалеей и банками с вареньем, а у задней стены притулился холодильник.
Надо же, Ильинична прячет продукты под замком!
Правда, я должна признать, что женщина она хозяйственная, полки в кладовке ломились от круп, макарон и прочих припасов. Что она – сделала запасы на случай ядерной войны?
А когда я открыла холодильник, то удивилась еще больше.
Он был забит едой, всякими деликатесами… чего здесь только не было – красная рыба, колбасы, ветчина, несколько сортов сыра, какие-то удивительные паштеты…
А к чаю подала какое-то несъедобное печенье! Вот выжига! Сама любит поесть, а гостей угощает какой-то дрянью! Впрочем, меня вряд ли можно считать гостем…
Тут я услышала за спиной негромкое поскуливание.
Я испуганно обернулась.
За спиной у меня стояла Фрида. Но взгляд у нее был не угрожающий, как прежде, а самый жалкий и умоляющий, и она не рычала, а жалобно поскуливала.
И я взглянула на собаку новыми глазами.
Конечно, она была большая, внушительная и грозная, но при этом на боках у нее проступали ребра, глаза слезились и были какие-то тусклые. И в них светилась мольба.
И тут до меня все дошло.
Фриду просто морят голодом!
Эта скупердяйка экономит не только на гостях, но и на собственной собаке! Вместо того чтобы накормить ее досыта, отвлекает ее, пичкает какими-то идиотскими телешоу! Может, надеется, что у собаки от такого безобразия аппетит пропадет? А у самой кладовка и холодильник под завязку наполнены всякими вкусностями!
Фрида снова заскулила, и из ее пасти стекла ниточка слюны, в глазах была мольба.
– Ах она зараза! – проговорила я с искренним возмущением. – Ну ничего, Фридочка, я тебя сейчас подкормлю!
Фрида, кажется, поняла мои слова. Она облизнулась и закрыла пасть, в глазах ее загорелась надежда.
Я достала из холодильника несколько аппетитных кусков ветчины, добавила к ним брусок сыра, разорвала упаковку красной рыбы и положила все это богатство перед холодильником.
Затем повернулась к Фриде, сделала приглашающий жест и проговорила:
– Угощайся, девочка!
Собака посмотрела на угощение, потом – на меня с немым вопросом, как будто не верила неожиданному подарку судьбы и сомневалась – может ли его принять.
– Ешь, ешь! – повторила я уверенно и открыла еще две баночки паштета из гусиной печенки.
Фрида смущенно потупилась, снова облизнулась и робко шагнула вперед.
Я добавила к угощению еще один большой кусок аппетитной телячьей колбасы и отступила в сторону.
Фрида без приглашения бросилась вперед и принялась за еду.
А я тихонько отступила, выскользнула из кладовки и быстро заперла за собой дверь…
Фрида, кажется, даже не заметила моего неожиданного бегства – из кладовки доносилось только довольное урчание и громкое сладострастное чавканье.
Я чувствовала себя предательницей – но у меня просто не было другого выхода. Кроме того, надо же подкормить бедную собаку! Она уже находится на грани истощения! А Ильинична сама виновата, нечего было морить Фриду голодом!
Я убедилась, что кладовка крепко заперта, и тихонько вышла из комнаты. В коридоре никого не было.
Проходя мимо второй комнаты, я прижала ухо к двери и прислушалась. Из-за двери доносился уверенный голос Ильиничны:
– Значит, так, деточка! Как твой Михаил Федорович у тебя ночевать останется – положи ему этот мешочек под подушку и трижды его перекрести…
– А что тут внутри? – испуганно осведомился другой голос. – Нет ли там яда или другого чего вредного?
– Что ты, деточка! Разве я тебе враг? Тут только хвостик мышиный, зуб покойника…
– Ужас какой!
– А еще прядка волос самоубийцы, щепотка крапивного семени и сожженная страница из статьи Розы Люксембург «Женщина и революция»…
Я не стала дальше слушать эту увлекательную беседу, осторожно открыла дверь и выскользнула из квартиры.
Одним махом сбежала по крутой темной лестнице и оказалась в мрачном дворе-колодце, куда, наверное, солнце не заглядывает даже летом.
Я остановилась, чтобы сориентироваться и определить, куда двигаться дальше.
На первый взгляд выхода из этого двора не было.
Тут передо мной возникла какая-то подозрительная фигура. Бомж в страшных лохмотьях, с синяком во все лицо, с выбивающимися из-под вязаной шапки рыжими патлами и торчащим изо рта одиноким зубом, шел ко мне, вытянув вперед грязную руку, и бормотал сиплым простуженным голосом:
– Купи вещицу, барышня! Хорошая вещица, ценная! Купи, не пожалеешь!
Я отшатнулась от бомжа, боясь, что он до меня дотронется. Но он ловко обошел меня и снова преградил мне дорогу, невнятно бормоча те же слова. В руке его что-то блеснуло тусклым серебром, как маленькая рыбка на крючке рыболова.
Я опять отступила, брезгливо поморщившись, достала из кошелька купюру и пролепетала:
– На, возьми деньги! Только прошу тебя, покажи, где выход из этого двора.
Он ловко выхватил у меня деньги и громко, уверенно проговорил:
– Сатор арепо!
– Что? – переспросила я удивленно.
– Сатор арепо! – повторил бомж и показал грязным пальцем на обитую железом дверь в углу двора.
– Что это? – переспросила я, повернувшись к бомжу… но его не было на прежнем месте, и вообще не было во дворе, он словно провалился сквозь землю. А по двору, с боевым видом задрав хвост, шествовал большой рыжий кот с рваным ухом.
Я подумала бы, что бомж мне примерещился, но купюра из моей руки на самом деле пропала…
Я недоуменно пожала плечами и подошла к той двери, на которую показывал бомж.
Эта дверь, как я уже сказала, была обита заржавленным железом, на котором белой масляной краской одно над другим были выведены два непонятных слова: SATOR AREPO.
Ну да, эти же самые слова повторял тот бомж… но одно из этих слов я уже где-то видела…
Впрочем, сейчас мне не до воспоминаний. Мне нужно как можно скорее уходить из этого двора, пока Ильинична не обнаружила мой побег и не бросилась вдогонку.
Отложив эти размышления на потом, я толкнула дверь, которая открылась на удивление легко.
Я оказалась в подъезде, где был лифт, лестница и еще одна дверь.
На этой двери был электронный замок, но изнутри он открывался простым нажатием кнопки.
Что я и сделала – и тут же оказалась на улице, точнее, в мрачном районе на набережной Обводного канала. Казалось, я перенеслась не только в другой район, но и в другое время, когда в этих местах жили герои Достоевского.
Мимо одна за другой проезжали машины – и я рискнула, подняла руку в понятном каждому жесте.
Конечно, останавливать случайную машину рискованно, но с