Я быстро продвигался по службе, мне было двадцать пять, но сомнения обуревали меня: для чего я послан на этот свет. Кто я и откуда эти способности: от Бога, от дьявола или еще от какой неведомой силы? В Бога тогда я, конечно, не верил, не принято было верить, но должен же быть ответ. Начал я читать философские труды: Спинозу, Гегеля — и вообще запутался. Как раз в этот момент исканий и сомнений я женился. Тут тоже все было довольно странно. С женщинами я, естественно, встречался. Казановой не был, но и скромником особым тоже… А тут на одной вечеринке увидел ее, и будто кто меня толкнул: твоя, мол! И она на меня обратила внимание. Пошел я ее провожать, раз проводил, другой. И вот уже у нас роман. И главное, не пойму, почему меня к ней тянет. Неглупа, но и особым интеллектом не блещет, недурна собой, но и не красавица, были у меня и покрасивей. О родителях ее я тогда и не знал: студентка и студентка. Жила она в центре города, в районе, где проживало в основном городское начальство, но я как-то не придавал этому значения. Встречались мы у меня. Я к тому времени имел отдельное жилье. И вдруг она заявляет: я беременна!
Это было несколько неожиданно, я так ей и сказал. Но тут она встала в позу: я тебя насильно под венец не тяну, я не какая-нибудь мещанка (мещанин — тогда было самым страшным обвинением в среде интеллигентной молодежи).
Меня это сильно обидело. Ушла она в слезах, да и у меня на сердце кошки скребли. Не встречаемся неделю, уже другая пошла… И главное, меня страшно тянет ее увидеть, места себе не нахожу.
Пришел я как-то вечером с дежурства, только переоделся в штатское, стучат. Открываю, на пороге незнакомый молодой человек.
«Такой-то? — говорит официальным тоном. — Пойдемте со мной».
«А в чем дело?»
«Скоро узнаете».
Я привык вопросов много не задавать, только спрашиваю:
«В штатском можно идти или форму надеть?»
Он прищурился, оглядел меня и говорит:
«Лучше форму надень».
Выходим мы из подъезда, гляжу, «ЗИМ» стоит. Подводит он меня к нему, мы садимся.
Я в легком недоумении:
«Куда это мы едем?»
«Вас желает видеть первый секретарь обкома».
«Вот это да!» — думаю.
Приехали. Выхожу из машины, смотрю, вроде дом знакомый. Заходим в подъезд, возле лифта милиционер сидит, козырнул нам. Поднимаемся на третий этаж, провожатый нажимает кнопку звонка, распахивается дверь, и на пороге возникает первый секретарь обкома партии товарищ Думин собственной персоной. Я его изредка видел на торжественных заседаниях.
«Вот, доставил», — сообщает молодой человек.
Думин небрежно машет ручкой: мол, свободен. Молодой человек исчезает.
Стою в огромной прихожей и не пойму, в чем дело? С чего это меня захотело увидеть столь высокое начальство, да еще в собственном доме?
«Батюшки, — думаю, — уж не отец ли это моей Аллы? Но у нее другая фамилия».
В этот момент рассказчик сделал паузу, а потом спросил у Олега:
— Я чувствую, вы опять в недоумении? Как же так: прорицатель — такой простой вещи не знал? А вот не догадывался! Я уже говорил, что по отношению к себе чрезвычайно редко испытываю пророческий дар. И, честно говоря, очень рад этому, иначе давно бы пустил пулю в висок.
Так вот. Я продолжаю. Смотрит на меня сей высокий начальник, извиняюсь, как солдат на вошь. Оглядел с ног до головы и цедит сквозь зубы:
«Так вы и есть Володя?» — Я кивнул.
«Точно, — думаю, — ейный папаша, влип!» — и ситуация меня так рассмешила, что я, забыв о субординации, позволил себе чуть улыбнуться.
Что тут началось! Страшно даже вспомнить. Думин кричал, топал ногами… Откуда-то выскочила представительная дама в китайском халате, расшитом драконами.
«Паша! — завопила она. — У тебя гипертония, успокойся!» На меня она даже не взглянула.
И действительно, Думин внезапно успокоился, посмотрел на меня вроде даже милостиво, взял за рукав и потащил за собой. Привел в кабинет, заставленный тяжеловесной мебелью, как я потом узнал, вывезенной из Германии, молча пододвинул стул, налил коньяка, себя при этом тоже не забыл. Выпил. Крякнул. И внезапно изо всей силы ударил кулаком по столу. После этого он некоторое время сопел, а потом тихо и даже как-то жалобно:
«Ты почему на моей Алле жениться не хочешь?»
Я молча смотрел на него. «Кто нами руководит, — думал я, — клоун». В этот момент включился дар. Человек, сидевший передо мной, понял я, совершенно не обладал волей. Ее заменяли эмоции. Странное это ощущение — проникать в чужое сознание. Не со всяким удается. Помнишь сказку Андерсена «Калоши счастья»? Там волшебным образом молодой человек получил возможность путешествовать по чужим сердцам. Причем они представлялись ему в виде то старой голубятни, то комнаты, полной зеркал… Если использовать это сравнение, то передо мной было сердце, напоминавшее курятник. Командовал здесь роскошный петух, орущий во все горло и совершенно уверенный, что без него солнце не взойдет. Я мог сделать сейчас с ним все, что угодно, заставить, скажем, выпрыгнуть из окна. Он был полностью подчинен моей воле. Но, естественно, ничего подобного я не сделал, а с интересом ожидал, что же будет дальше.
«Ты почему не пьешь?» — неожиданно спросил Думин.
«Без закуски не привык», — нагло ответил я.
«Это мы сейчас… — будничным тоном сказал мой будущий тесть. — Эй, Дарья!» — крикнул он.
Вошла степенная старуха, судя по всему, домработница.
«Принеси-ка нам чего-нибудь закусить».
Старуха с любопытством глянула на меня и вышла. Через пять минут стол ломился от разносолов.
«Ну вот, — удовлетворенно произнес Думин, — давай-ка, голубь ты мой, поговорим».
Завязалась непринужденная беседа, прерывавшаяся поднятием рюмок. В конце концов Думин развеселился и полез обниматься.
«Женись на Алке, — слюнявил он меня, — хорошая девка…»
«А я, собственно, и не отказываюсь», — ответил я.
«Вот и хорошо, вот и славно!» — заревел Думин.
В этот момент в кабинет вбежала «хорошая девка». Увидев меня, она сильно покраснела.
«Я же просила, папа!» — трагическим голосом промолвила она.
«А что! — снова впал в ярость Думин. — Неужели я позволю кому попало… брюхатить собственную дочь и при этом сигать в кусты?!»
«Что ты говоришь, папа?!»
Пора было подавать голос. Я встал и, глядя на Думина, торжественно сказал:
«Позвольте, Павел Митрофанович, просить руки вашей дочери!»
Думин тоже поднялся.
«Тамара!» — крикнул он. Появилась давешняя представительная дама. На этот раз она была не в халате, а в темно-вишневом бархатном платье, в каких обычно выступают оперные певицы. Она надменно, но с интересом посмотрела на меня. За ее