Кто убил старуху, за что и куда делась бритва? Все эти вопросы просто перестали волновать его.
Вместо отчаяния на душе ощущалась приятная легкая пустота, словно он выполнил какое-то нелегкое поручение. Выполнил удачно, и теперь можно расслабиться и отдохнуть.
Через пару дней Валек вышел на работу и неожиданно почувствовал интерес к своему новому занятию. Кто бы мог подумать, но ему хотелось вставать ни свет ни заря, ехать в трамвае до проходной, вливаться в поток рабочих, переодеваться в душевой, сидеть на сменно-встречном, а потом «вирать» и «майнать» – поднимать и опускать важные народнохозяйственные грузы. Чувствовалась в пареньке рабочая косточка, которую не смогли переломить ни лагеря, ни нары.
Прошел месяц. Настал день, когда молодой рабочий первый раз в жизни получил честно заработанные деньги. Это событие вызвало некое веселое изумление: он – и получка! Сумма была не особенно велика, но Валек то и дело ощупывал карман. Точно ли деньги находятся там? Но деньги были на месте, заработанные им деньги!
«Половину отдам сеструхе, – размышлял он, – а на остальные куплю какую-нибудь одежку. Хватит ходить в обносках».
– Валентин, может, по кружечке? – предложил крановщик Васька, с которым он работал в паре.
– А чего, – поддержали товарищи по бригаде, – чать, честно заработали, имеем полное пролетарское право.
– «Класс, он тоже выпить не дурак», – процитировал Васька.
– Какой класс? – не понял Валек.
– Рабочий, балда. Это Маяковский сказал.
– Ну раз Маяковский… – Валька распирал смех. Перспектива выпить на честно заработанное обещала новые доселе невиданные ощущения. Может, водка, оплаченная трудовым потом, окажется слаще, чем обычно.
– Идем к Мане, – загалдели работяги. К Мане – значит, в пивную, где командовала здоровенная розовощекая буфетчица. Она, словно дирижер большого симфонического оркестра, управляла толпой разномастных возбужденных мужиков. С тем добродушно пошутит, другого нарочито грубо обругает, а иному и увесистую затрещину отпустит. Хозяйка, одним словом. Кружки с пивом, украшенным густой пеной, и стаканчик, которым она отмеривала порции водки, мелькали в ее руках, словно реквизит фокусника.
Для начала заказали по кружке и по сотке каждый. Взяли соленых сухариков, какой-то подозрительной колбасы под названием «Армавирская». От водки Валек отказался, но с удовольствием отхлебнул пивка, на его глаз, в кружку явно недолитого. Но никто не выражал по этому поводу недовольства. Всем было весело и хорошо.
Валек уже почти допил свое пиво, когда сквозь шум услышал, как его кто-то окликает. Он обернулся и увидел… Ушастого. Настроение мгновенно испортилось. Пиво показалось кислым и теплым, а пивная из храма мужской дружбы и рабочей солидарности вдруг превратилась в заплеванную забегаловку.
– Старого кореша не узнаешь? – шепеляво проговорил Ушастый.
– Почему же? Здорово, Михалыч.
– Так двигай ко мне. Или… – он кивнул на парней из бригады, – новый друг лучше старых двух?
– Извините, ребята, – сказал Валек, обращаясь к товарищам, – потолковать нужно.
– Значит, работягой заделался? – не скрывая насмешки, спросил Ушастый. – Ну и как платят?
– Ничего, хватает, – отрезал Валек, пресекая последующие выпады.
– И правильно, – сказал Ушастый серьезно. – Ты, парень, еще молодой, тебе жить нужно, а воровская доля, она не для всякого годится.
– Точно, – подтвердил Валек. – Рад, что ты меня понял.
– Понял-то понял, и все же…
– Больше на кичу не желаю!
– Да при чем тут кича. Чего ты лепишь или кислятины опился? Никто про тюрьму не говорит. С умом если…
– С умом! У тебя сколько ходок? Семь или восемь? А годков тебе сколько? Чуть больше пятидесяти. Вся жизнь прошла на нарах.
– Ты прямо как «кум» балакаешь. Перевоспитал тебя рабочий класс. Что-то больно быстро.
– А-а, нет, Михалыч, никто меня не перевоспитывал, ты же знаешь, я всегда сам по себе.
– Может, и так, – после некоторого молчания отозвался Ушастый. – Ладно, не будем базары разводить. Выпей лучше. – Он достал из кармана пиджака чекушку и хотел плеснуть водку в кружку Валька.
– Я и сам могу купить, – сказал Валек, прикрывая кружку ладонью.
– Обижаешь! За старую дружбу! Че ты, в натуре?
Валек и сам устыдился своего поведения. Что это с ним? Вроде как скурвился?
– Ладно, наливай! – пробурчал он.
– Другой базар!
– Валентин, ты идешь? – позвали с соседнего столика товарищи по бригаде.
Валек замялся:
– Нет, ребята. Я, пожалуй, останусь. Вот друга старого встретил…
– Молодец, – тихо сказал Ушастый. – А потолковать нам и вправду нужно.
Валек залпом выпил водку, запил ее пивом, сплюнул на пол. Он уже понял, что разговор будет не из приятных.
– Сейчас, конечно, масть сменилась, – осторожно начал Ушастый, – многие урки отходят от закона. Я вот тоже подумываю.
– Ты?! – удивился Валек. – На понт берешь?
– Сука буду. – Ушастый исполнил характерный жест, чиркнув себя большим пальцем правой руки по горлу, а потом зацепил ногтем зубы. – Ты вот правильно сказал: восемь ходок, даже девять. А что я имею? Туберкулез и язву! Но, в отличие от тебя, я уже не молод. Что же мне, на завод идти? «Вира-майна» кричать?
«И это знает, – без особого удивления подумал Валек, – видать, давно пас, а не случайно здесь столкнулись».
– Так вот, – продолжил свои излияния Ушастый, – я подумал: пора и на покой. Ну сколько я еще протяну? Лет семь-десять. В лучшем случае, пятнашку. А на какие шиши? «Гоп со смыком – это буду я…» – вдруг пропел он. – Нет, Валек! Побираться не буду! Лучше в петлю!
Валек в упор взглянул в глаза Ушастого. Глаза были холодные и серьезные, и, хотя в голосе старого вора звучал надрыв, в них читалась не слезливая пустота, а упрямая сила.
– И что же ты надумал? – с интересом спросил Валек.
– Последний скачок сделаю – и на покой.
– Ну ясно. Сначала последний, потом самый последний, потом последний в жизни, потом…
– Ты не смейся! Сказал, последний – значит, последний!
– Допустим. Но даже самую богатую хату бомбануть – на сколько хватит? От силы на год. А потом? Снова на дело?
– Нет, корешок ты мой любимый, эта хата, которую я надыбал, не просто богатая – золотая… – Ушастый оглянулся по сторонам. – Давай-ка на выход. Здесь толком не поговоришь. – Он отставил недопитую кружку и двинулся сквозь гудящую толпу. Валек нехотя пошел следом.
– Я знаешь чего надумал, – продолжал Ушастый дорогой. – Возьму хату, и в Сочи. Или, там, в Анапу. Куплю домишко, найду вдовушку и буду остаток дней на печке ж… греть.
– Бабки большие нужны, – отозвался Валек.
– Верно, сынок, верно! Бабульки нужны крутые. И они будут!
Валек усмехнулся, но промолчал.
– Чего лыбишься?! – свирепо крикнул Ушастый. Несколько прохожих обернулись на них.
– Легче, Михалыч, легче. Чего меня на бас брать? Ну возьмешь ты хату, пусть даже золотую, а потом? Какая-нибудь Дуська-Машка вложит и – «там за горами Магадан…»
Ушастый скрипнул зубами, но промолчал.
Некоторое время они шли молча. Вдруг Ушастый резко остановился.
– Валек, – сказал он тихо, – хочешь, сейчас на колени встану. Вор Ушастый на колени перед тобой упадет. Как пацан! Как петух! Эх, бля!!! – Ушастый виртуозно выматерился.
Валек с интересом ждал продолжения.
– Пойдем со мной