Похвалы были столь противоречивы, что иногда казалось, будто речь идет о двух совершенно разных людях. Впрочем, и сам Сергей Сергеевич, безусловно, менялся едва ли не с каждым проходом вдоль почетного караула преображенных киверастых кремлевцев.
Ретроспективный просмотр, предпринятый Инной, был более чем занимателен. Да, да, перемены заметны. В лексике и стилистике, уверенности общения, выражении лица. Это уже не чей-то ставленник и преемник, а фигура вполне самостоятельная, день ото дня наращивающая собственную политическую волю, раскованность, иногда даже лихо переплескивающуюся через край. Но это, в свою очередь, добавляло ему народности, «свойскости». Убавляя очки по одному критерию, он с лихвой отыгрывал их по другому. Не теряя одних сторонников, приобретал других. Это промахи на публику, как у искусного канатоходца, вызывающего одинаково искреннюю реакцию всех секторов, независимо от стоимости купленных билетов. Походка его лишь чуть-чуть изменилась, как меняется у одного и того же борца при выходе на татами и потом к пьедесталу.
Все познается в развитии. При Разине появилась и утвердилась на телевидении ежедневная новостная картинка президентского кабинета с приватным докладом одного из высших чиновников. Гости поначалу робели, словно боясь, что в следующий раз вызовут уже вместе с родителями, но постепенно успокоились, вошли в роль, и телекадры эти стали мало отличаться от производимых неподалеку сувенирных фото встречи любого гостя столицы с картонным «Горбачевым» или «Ельциным» в полный рост. Возник и постоянный сюжет общения с премьер-министром или Советом безопасности под предельно емкое и столь же предельно откровенное информационное сопровождение: «на встрече обсуждались некоторые вопросы внешней и внутренней политики».
Немного странно, что все чаще вместо супруги, порой даже на официальных встречах с главами других государств, в кадре регулярно фланировала знаменитая собака президента – большой, мохнатый и добродушный сенбернар Тони. Тони и ножки Буша, собака и руки Ширака, не говоря уже о неподражаемой радости хвоста при визите тезки Блеера… Удостоенный всех протокольных почестей и ласк, этот сенбернар мог бы гордиться перед собратьями уникальной коллекцией ароматов мировой политической элиты. При этом тихо и мирно лежащая у ног Разина огромная собака активно участвовала в переговорах, напоминая гостям о ядерном потенциале страны.
Даже самая полная видеотека хроники оставляла впечатление, что с супругой президент встречается реже, чем со стюардессой на трапе борта номер один. У Инны в голове даже зародилась мысль, что и среди политиков, как среди духовенства, бывают белые и черные клобуки. Хотя на монаха он вроде бы тоже не походил.
В Останкино по этому поводу, конечно, гуляло немало слухов. Точно было одно – бизнесмены и чиновники знали, что протаскивать какое-то решение, как водилось при других лидерах, методом русской репки – последовательно подключая жену и дочку – уже не получалось, а Жучку, то бишь, пятидесятикилограммового Тони, соблазнить было и того сложнее. Тони порой одним только взглядом обеспечивал провозглашенный хозяином постулат о равноудаленности представителей бизнеса от власти. Но не забывайте, ведь и в сказке решающим-то было участие последнего персонажа, серой мышки, которые в Кремле, как в любом историческом здании, конечно же, водились. Роль их в кремлевской иерархии незаметна, зато чуткостью и аппетитом, знанием всех потайных ходов и ловушек обладают отменными. И притом каждая уж, конечно же, гораздо богаче своих сородичей церковных. Их жизнь могла осложниться лишь однажды, когда на одном из выступлений президент вдруг заговорил о жирных котах, но позже выяснилось, что он имел в виду банкиров, с которыми у мышей были вполне сложившиеся отношения. Мышам ведь всегда выгодно перекармливать котов.
Разин действительно интересовал Инну. Поначалу чисто профессионально. Впервые это был не вождь в футляре, оторванный от почвы, как орхидея, взращенный без стебля и листьев на единой гидропонике из трех партийных источников и неизменно вянущий без этой привычной подпитки. Не доставленный без особых внешних повреждений сквозь пространство и время, а человек по возрасту, манерам, пристрастиям достаточно понятный и близкий ее поколению.
Через какое-то время под влиянием встреч с людьми, которые при разговоре с московской журналисткой часто стремились высказать свои симпатии, надежды, проверить ожидания, она стала наблюдать за президентом уже как бы и с их точки зрения.
Оппозиция именовала восторженных приверженцев Разина просто – «разинями». Инна вовсе не принадлежала к их числу. Несмотря на некую априорную симпатию, уверенного и устойчивого отношения к нему как-то не удавалось выработать. Она – то яростно и искренне защищала его в разговорах с коллегами, то не могла скрывать явного разочарования от его решений. От случая к случаю он порождал разные чувства, и порой это была обида, причем обида личная, будто бы на хорошего знакомого, близкого человека, которому доверяешь, от которого ничего, кроме добра, не ждешь. Может, не доглядел, времени не хватило вникнуть, разобраться, советники в очередной раз подвели. Но кажущаяся непоследовательность, противоречивость в отдельных делах, высказываниях и решениях спустя время принимала вид программной целостности и однозначности. И снова в одном случае это радовало, в другом – пугало.
Совершенно необъяснима была кадровая политика. Ну, то, что смена должна проходить постепенно, это понятно. И то, что появились на вершинах власти земляки, лично знакомые с детства, юности, по университету и прежней работе – тоже понятно. Кто ж и куда нынче приходит без своей команды? Ее отец, Андрей Сергеевич Иволгин, прозвал их «однодворцами», тем более что один из знакомых ему генералов-соратников, уж совсем по-тургеневски, носил фамилию Овсянников. Но за первой волной «однодворцев» пошла вторая – знакомые однокурсников, однокурсники знакомых, подросшие дети. И в списках «Форбс» постепенно появились иные люди. «Знатоки болевых приемов уверенно вышли на татами отечественного рынка», – снова шутил ее отец, тоже некогда кандидат в мастера по самбо.
Однодворцы, вышедшие в вельможи, вельможи, ушедшие в «вель-бомжи» – все это не новинки для отечественной истории. Но почему же, как ни в чем не бывало, чирикают и каркают, перепархивая с одной высокой ветви власти на соседнюю, суетливо успевая между делом все и всех клевать вокруг, серенькие деятели прежних времен, те, которые имеют давно признанные мрачные заслуги и пугающие антирейтинги?
Сакраментальное «других чиновников у меня нэт»? ПГУшное «своих не сдаю»? Они пригодятся в случае аварийной ситуации, как мешки с песком теряющему высоту воздушному шару? Стратегический балласт? Но балласт этот уж очень активный и деятельный, продолжает утяжеляться и утяжеляться за счет откровенно набиваемых карманов. У них давно «заправлены в планшеты» кредитные карты с космическими цифрами и маршруты выверены, и огонь