Отрешившись от происходящего, начал готовить ответку. К счастью (моему, разумеется), ручные и ножные браслеты с блокирующей начинкой далеко не полностью перекрывали возможности тела. Да, колдовать удобнее руками, но если знать, что силу проводят не гипотетические «магические каналы», а всего лишь насыщенные алексиумом кости, то открывается некоторый простор для маневра. Колдунствовать позвоночником — это, конечно, та еще задача, но проблема не в возможности, а в желании и воображении. И с тем, и с другим к концу поездки у меня был полный порядок, Рогов постарался.
Поэтому, когда капитан, выводя меня на свет божий, вдруг упал и забился в судорогах, пуская пену изо рта, шокированы были все кроме меня. Круциатос, это больно, черт возьми! Крыски, ваша смерть не была напрасной — техника нашла своего героя! Хорошо быть начитанным!
К слову, на меня никто и не подумал. Каких только версий не услышал — и эпилепсия, и сердечный приступ, и отравление. Ничего общего с действительностью.
А вот нечего было хлопать своей немытой лапой мне по шее — здоровее был бы!
Поднявшаяся суета вокруг Рогова дала мне возможность оценить новое место пребывания. Если не ошибаюсь — все-таки Петербург, но здание мне незнакомо. Что ж, здравствуй, столица!
Одиночка в Питере ничем не отличалась от одиночки в Москве. Что поделать — типовой проект. Всю ночь пытался настроиться на предстоящую встречу, но выходило плохо. Лишь под утро забылся тревожным сном с единственной здравой мыслью: «Будь, что будет!».
А вот Милославский не зря считается хитромудрым. Все мои заготовки на разговор он поломал сходу — на следующий день первым в камеру просочился Митька.
— Горыныч! Живой! Змеюка подколодная, как же я за тебя переживал!
— Митяй! Вымахал, отъелся! Да как тебя земля такого медведя носит? — с трудом выбираюсь из крепких объятий и оглядываю сильно выросшего брата.
— Навел ты шороху! Все училище месяц трясли! Как ты?
— Как видишь — лучшие апартаменты выделили! — рукой обвожу окружающую обстановку.
— Это временно, разберутся. Горка! Как же я рад, что тебя, наконец, нашли! — и снова бросается обниматься.
А уж как я-то рад, не передать…
— Слушай, ты ж худой такой, седой! Тяжко пришлось?
— Где седой?
Как седой? Откуда?
— Вот здесь, — брат проводит по едва залеченному месту удара берцем.
— А, здесь… Это меня нашли так. Хорошо искали.
— Тихон Сергеевич! — в камере появилось новое действующее лицо, — За что его так? Почему он вообще в камере? Он, что, натворил что-то?
— Разберемся, Дима! — и уже в сторону охраны, — Я его забираю!
Ну вот, пошла игра. Ставка — свобода.
В кабинете Милославского Митька опять бросился тормошить и расспрашивать меня, но Тихон Сергеевич вскоре пресек разговор:
— Убедился, что живой?
— Да.
— Тогда езжай домой. А мы тут будем утрясать формальности. Потом наговоритесь.
— Хорошо. Спасибо, Тихон Сергеевич! А маме можно сказать?
— Скажи, только пусть она пока дома сидит, её сюда не пустят. Разберемся во всем — сам сообщу.
— Егор, как же я рад! Ты не представляешь, как я рад! — напоследок Митька еще раз стискивает меня, — Разбирайся скорее, я соскучился!
Хлопок двери оставляет меня наедине с Милославским.
— Ну, что, набегался? — несмотря на утро, Тихон Сергеевич выглядит усталым. Он вообще сильно отличается от сложившегося у меня образа: и ростом поменьше, и морщин побольше, и плешь пошире.
— Чего бежал-то?
Пожимаю плечами:
— А я откуда знать мог, что это ваши люди?
— Ой, малец, не юли. Знал ты все… — жду, что мужчина продолжит мысль, но тот испытывающее смотрит на меня в ожидании ответа.
— Испугался. Пуганый я.
— Н-да… А я ведь спасибо тебе сказать хотел…
— Оу! Боюсь даже представить, как бы вы порицание выразили… Котлет наделали бы?
— Н-да… Прости. Хреново всё вышло… — спустя долгую паузу Милославский продолжает, — Как ты Залесского заподозрил?
— Заподозрил?! Да на него транспарант можно было вешать: «Виновен»! С учеником ЧП, три дня в лазарете со срывом источника валяется, а виновник в соседней палате лечится! И никто ни сном, ни духом! Потом еще в кабинете у него поковырялся. Вы ж знаете!
— Я-то знаю. Мне ход твоих мыслей интересен. Потешь старика.
— Ход мыслей… — после насыщенных двух лет уже трудно вспомнить, что я там накручивал, лежа в лазарете, — Ход мыслей… Я Андреаса давно подозревал, странные это тренировки были. И брату говорил, и доктору, и учителям. Только мне не верил никто. Раскачка источника — дело травмоопасное, не один я после занятий отлеживался у Михаила Игнатьевича. А когда очнулся, сообразил, наконец, что без отмашки Залесского Скинкис вряд ли что-то самостоятельно предпринимал бы. Их отношения видеть надо было — Андреас на завуча, как собака на хозяина смотрел, хвоста только, чтоб вилять, не было. А там оно само как-то сложилось…
— Само сложилось… Это хорошо, что сложилось. Судьба вам там незавидная уготована была, — Милославский тяжело поднялся из своего кресла и встал у окна, задумчиво глядя на городской пейзаж.
— Уж догадался. Потому и тревогу поднял.
— А почему не остался? Мои люди уже спустя полчаса здание оцепили, — ни на секунду не обманываюсь ленивым усталым тоном — не тот человек.
— Боялся, что убьют, — просто отвечаю я, — особенно, когда архив его мельком просмотрел. Где гарантия, что вы ночному звонку поверите? Да я сам до последнего не знал, что номер правильно набираю.
— Ну, ладно, здесь я тебе верю. Испугался, метнулся, как заяц прочь. Потом-то чего не вернулся?
Почему-почему?! Потому что не был уже мальчиком Егором! Только знать это кому-то необязательно.
— Сначала слишком далеко убежал. А потом вернулся: мать по-прежнему в коме, Митьки нет, возвращаться в училище бессмысленно — источник перегорел. Денег тоже нет. Попробовал к Шаврину обратиться — тот сначала вроде нормально себя повел, а потом схватить попытался. На нем же не написано, по чьему приказу это делает! В общем, как вернулся, так и повернулся.
— Хммм… Наслышан… Бегать ты наловчился, — Тихон Сергеевич наконец оторвался от занимательного вида за окном и вернулся за стол.
— В школу, как я понял, ты идти доучиваться не собираешься. Аттестат получил, даже неплохой, судя по оценкам. Источник восстановил или восстанавливаешь. Какие теперь планы?
— Жить. Учиться дальше. С Митькой и матерью хоть нормально пообщаюсь в кои-то веки, соскучился.
— Хорошо. Сейчас Роман Захарович тебя по училищу опросит — расскажешь все, как было. Жить пока здесь будешь. Не переживай, в камеру больше не посадят — в спецгостинице несколько дней проведешь. — Тихон Сергеевич устало трет переносицу и продолжает выдавать указания, — Про архив никому ни слова. По нему отдельно с тобой говорить буду.
Киваю, так и знал, что все из-за этой информации.
— Если что натворил в бегах, говори сейчас, я подумаю, чем помочь тебе.
Ага, вот прям сейчас исповедоваться начну… все преступления свои вспомню и выложу…
— Да, ничего