— Эй! Эй вы там, на улице! Свои, не стреляйте!

На улице перед зданием, в котором располагался Штаб, было малолюдно. Здесь селились редко, зато в казармах поблизости располагалась смена быстрого реагирования. К тому же штабисты устроились подальше от серой зоны и поближе к складам.

На крыльце Штаба топтался нестарый еще мужик в наглухо застегнутой темно-зеленой камуфляжной куртке с поднятым воротником. Сентябрь выдался нежарким и, похоже, ветер пришелся часовому не по нутру. Слева куртку украшал металлический значок — без изображения, зато с него свисало три серых плетеных нитяных косички, знак того, что владелец значка добыл три крысиных хвоста. Обычно такие нехитрые медальки таскала молодежь — нитяные косички на значки им плели девчонки — а часовому было всяко за тридцать. Вполне возможно, что у него была молоденькая любовница.

Глухой снайпер помнил, как появился этот чудной обычай. Два года назад Штаб изготовил замечательную патриотическую листовку. На ней красовалась отвратительная крыса, извергающая на свет потомство. Над крысой тянулась надпись: «Человек! Крысы размножаются гораздо быстрее тебя. Чтобы выжить, ты должен убить не меньше десятка тварей». Листовки уже ушли в прошлое. Их, изначально заляпавшие бОльшую часть «нашей территории», истрепали ветра да измочалили дожди. А обычай отсчитывать «десятку» остался. Сам Олег в эти игры не играл. Он честно оправдал не только свое существование, но и жизнь еще трех-четырех человек. И это если считать только подтвержденные хвосты. Но, тем не менее, к обычаю относился с пониманием. Когда-то — звездочки на фюзеляжах, теперь — серые нитяные хвостики. Все-таки, жизнь меняется. Новая жизнь — новые традиции, ничего не поделаешь.

Музыкант на крыльце перекинулся парой слов с часовым, показал на всякий случай пропуск и вошел в прокуренное помещение Штаба.

— Я знаю, куда пропадаю люди, — сразу несколько голов повернулись к нему. Он был знаком со всеми, кто сидел вокруг старого стола, густо заваленного картами и папками с бумагами. Со всеми, кроме одного: молодого белобрысого парнишки в великоватом ему черном пальто. Именно этот, незнакомый, повернулся первым, с неприкрытым, жадным интересом на лице. Большинство глядело на Олега, как будто заранее знало: ну, сейчас ляпнет что-нибудь эдакое; такое сморозит, что хоть стой, хоть падай, хоть за животики держись.

Он даже расслышал, как Вась-Палыч, краснолицый, с пшеничными густыми усами, пихнув незнакомого парнишку локтем в бок, шепчет:

— Это вот и есть Музыкант. Вечно у него всякие… Идеи завиральные. Но стрелок — дай Бог всякому.

Музыкант устало вздохнул и швырнул поперек карты подземных коммуникаций Октябрьского района два голых крысиных хвоста (не удержался от соблазна прихватить трофей, вернулся, все-таки, на обратном пути к лодке, покачивавшейся на мелкой прибрежной волне у мостовой опоры).

— Людей уводит крыса, играющая на флейте. Только что я спас троих.

Все разочарованно переглянулись. Музыкант снова расслышал шепот:

— Кажется, него крыша свихнулась окончательно. Все, ребята, трындец.

— Ага, — так же, шепотом, отозвался Доцент, поправляя интеллигентские очечки с золоченой оправой, благодаря которым он и заработал свое прозвище, — может, ему и винтовку больше не давать? Совсем сбрендит, начнет еще по своим палить.

Как хорошо, подумал Музыкант, что я приучил их к своей глухоте. Они знают, что слышу я плохо. Да что там плохо, паршиво я слышу, так, с пятого на десятое, даже со слуховым аппаратом. Но можно же еще по губам… И вообще, порой мне кажется, что я уже и мысли читать навострился. Он представил, как сейчас смотрится со стороны, он, ворвавшийся без разрешения в комнату, где собрались те, благодаря которым Город, вернее та часть, которая принадлежала людям, все еще функционировал: заляпанные рыжей осенней грязью ботинки, выцветшие и обтрепавшиеся понизу до индейской бахромы джинсы, пухлая куртка, отороченная мехом, длинные волосы, как попало схваченные в неаккуратный хвост, больше похожий на помело — лишь бы в глаза не вовремя не полезли. На правом ухе белая дужка слухового аппарата, за плечом — винтовка, без этих двух вещей он давно уже себя не мыслил. Наверное, выгляжу недостаточно респектабельно, подумал снайпер.

— А ее хвост ты принес? — спросил Вась-Палыч. — Вместе с флейтой?

Кто-то тихо засмеялся. Доцент задумчиво снял очки и почесал переносицу.

— Ну, как хотите, — развел Олег руками, проигнорировав вопрос. — Хотите — верьте, хотите — нет. Но только это крыса, она играет на флейте и ведет за собой всех, кто слышит ее музыку. А я, как вы знаете, глухой. Спросите у Козычева, как все случилось. Да, кстати: попросите уборщицу хвосты прибрать.

С этими словами он развернулся и вышел из тесного, жаркого Штаба в честную прохладу сентябрьского вечера.

Незнакомый парень в черном пальто догнал Олега, когда тот отошел от Штаба на пару кварталов. Сначала Музыкант услышал торопливые шаги, а затем его окликнули:

— Олег! Подождите!

Позже Музыкант понял, что именно это обращение на «вы» особенно удивило его и заставило остановиться. Катастрофа сплотила выживших людей, и многие формальности были позабыты. На «вы» теперь чаще обращались разве что к старшим, и то не всегда.

— Постойте, Олег! — окликнули его еще раз.

Снайпер замедлил шаг. Остановился. Обернулся. И увидел худого парня, с которым в Штабе переговаривался Вась-Палыч.

— Ну, что еще? — неприязненно спросил Музыкант.

— Поговорить хочу, — объяснил догнавший. — Меня Денис зовут. Денис Гладков.

Какая-то знакомая фамилия, мельком подумал Олег, а Денис протянул руку.

Музыкант на рукопожатие не ответил, и узкая ладонь парня неловко повисла в воздухе.

— А почему в Штабе говорить не стал?

Снайпер сознательно проигнорировал «вы» Дениса.

— Там народу слишком много. Не люблю, когда много. Люблю, когда тихо, и один на один, — спокойно ответил Денис, продолжая держать на весу ладонь. — Ты руку-то пожми. Или скажи, что не будешь. Но тогда объясни, почему. Я, вроде бы, перед тобой еще ничем не провинился.

Поколебавшись, Олег протянул-таки руку навстречу руке Дениса, отметив заодно, что тот очень быстро сменил «вы» на «ты». Парень выглядел слабаком, но его настойчивость делала ему честь. С другой стороны, слабаков среди тех, кто пережил катастрофу, было не так уж много. Все знают один из основных законов природы: выживает сильнейший.

— Ну что, говорить на улице будем? — насмешливо поинтересовался Олег.

— Зачем? — пожал плечами Денис. — Пойдем к тебе. Пойдем ко мне. Выбирай.

Денис, как выяснилось, жил неподалеку. Через пять минут ходьбы они дошли до симпатичного двухэтажного коттеджа.

— До Катастрофы ты здесь жил? — неприязненно спросил Олег, не любивший, когда люди занимали чужие жилища. Сам он до знакомства с Иришкой обитал все в той же однокомнатной квартирке, где прожил шесть лет до Катастрофы. Когда у снайпера появилась постоянная женщина, они сменили жилище на трехкомнатную квартиру, и то она раньше принадлежала каким-то иришкиным родственникам. Олегова спутница жизни несколько раз заводила разговор о том, что неплохо было бы задуматься о прибавлении в семействе,