всхрапнул конь, впряжённый в телегу и флегматично жующий траву. Там дальше на обочине у кустов, несколько голых женских тел, молодых девчонок. Их явно долго насиловали, а потом вскрыли животы, после чего просто перерезали горло. Я такое уже видел у нас на Кавказе, в первую Чеченскую войну. Разбросанные вещи, узлы, платья, юбки. Смутные воспоминания пробиваются в мой разум, я поражённо замираю. Это же моя семья! Моя Семья! Но как это может быть! Ведь моя семья там, в Тюмени? А там октябрь, а не лето? Тут дикий отчаянный детский крик в моей голове – Папа! – и я теряю сознание. Пришёл в себя я резко, рывком. В голове всё предельно чётко, ясно и понятно. Невероятно, но факт, я попал. Вернее не я сам, а моё сознание или душа или моё эго. Короче что-то. Теперь я в теле четырнадцатилетнего подростка, у которого на его глазах убили всю семью. Отца и трёх сестёр. Потому – что кругом война, жестокая и беспощадная к простым людям. Да и к непростым тоже. Великая Отечественная. Та самая. Мы нарвались на головной разведдозор немцев. Отца немцы застрелили сразу, потом вытащили из телеги сестёр и стали рвать на них платья. Серёжка, то есть я, забыв обо всём, кинулся им на помощь. Огромный немец ударом сапога опрокидывает меня на землю и бьёт штык – ножом в грудь. Я кричу от дикой боли. Умираю не сразу, захлёбываюсь кровью и вижу, как насилуют под веселый смех и шутки моих красавиц сестёр, как тот здоровый немец роется в наших вещах и довольно улыбаясь, складывает в свой ранец то, что ему понравилось, а потом выключили свет. Я машинально провёл рукой по груди, там был страшный рубец от немецкого штыка, уже затянувшийся и по виду заживший. Надо привести себя в порядок, а то прямо оживший зомби. Весь в крови и дерьме. Все терзания и рефлексии потом. Сейчас у меня есть дело, мне нужно похоронить семью, а потом месть. Да, они стали частью меня, моей семьёй, так же как и та семья, которая осталась там, в Тюмени, в будущем. После похорон я помылся в глубокой луже рядом в канаве и переоделся, собрал все оставшиеся вещи на телегу. Почему немцы не увели коня и телегу, могу только предполагать, но они оставили и это хорошо. Сил практически нет, одни инстинкты. В кармане пиджака отца я нашёл наши документы и револьвер, а за голенищем сапога отличный нож и нашу семейную донскую нагайку. На их могиле я поклялся отомстить. Месть моя неизбежна как цунами, я буду убивать их везде, где смогу. Глупо погибнуть не хочу, но за семью отомщу. Этих фрицев я очень хорошо запомнил, а ещё запомнил их опознавательные знаки на мотоциклах, грузовике и БТРе, секира в щите. Рано или поздно, но я узнаю, что это за воинское подразделение и отомщу. Как ни странно, но наши сознания с пареньком слились в одно, органично слились. Я всё про него, прекрасно знал. Вся его память, навыки, привычки и практические умения теперь были и моими. Мы стали неразделимы и едины, он доверил мне свою память в обмен на месть. Я поклялся отомстить и он с улыбкой исчез. Куда не знаю, теперь он – это я. Звали его Сергей Николаевич Калинин, из донских казаков станицы Луганской. За заслуги перед царём и отечеством возведены в потомственных дворян ещё во времена его пра – пра – прадеда. После революции его дед генерал кавалерии, отец, дядя и другие родственники, воевали на стороне белых. Все погибли в Крыму, в боях с Махновцами. Отца раненого вывезли из боя друзья станичники и бессознательного занесли на корабль, пришёл в себя он только в Турции. Там познакомился и сошёлся с девицей Анастасией Голицыной, медсестрой, которая его выхаживала, так же как и он оставшейся без семьи и родственников. После женитьбы жили в Турции, но отца тянуло на родину в Россию. После возвращения генерала Слащёва в Советскую Россию, отец тоже решил возвратиться. В зверствах он не участвовал, в расстрелах красноармейцев участия не принимал. Мама уже была беременна старшей Марией и осталась в Турции, на попечении казачьего схода. Отца не было два года, а потом он приехал и забрал мать с дочкой. С ним уехали и некоторые из его друзей станичников. Поселили их на Полтавщине, рядом были такие же, как и отец, вернувшиеся казаки. Потом родилась вторая сестра Даша, а вскоре пришёл голод. Местные их не жаловали, продовольствием не делились, половина станицы вымерла. Отец покидал всё скудное хозяйство в телегу, и они переехали в Беларусь. Отец устроился конюхом в колхоз, мать учительницей в школу. Мама родила третью дочку Сашу, а отец всё ждал сына. Через год родился я, а мама умерла при родах. Отец получил долгожданного сына, но потерял любимую женщину. Это случилось в 1927 году, с тех пор отец воспитывал нас один. Когда присоединили к Союзу бывшую Западную Беларусь, отцу предложили работу на одном из конезаводов. Недолго думая, он согласился. Отец любил коней, а кони любили его. Я ни разу не слышал, чтоб его укусил или лягнул, конь или лошадь. Так мы и жили, отец работал, сестрёнки учились и ухаживали за мной. Отец передавал мне всё, что знал и умел сам. С самого раннего детства я всё свободное время был с отцом, уже с шести лет махал шашкой и скакал на коне, показывая джигитовку. Мне всё давалось легко и непринуждённо, словно я вспоминал забытое, а с десяти лет никто из мальчишек не задирался, знали, что меня не побить и толпой. Отец говорил, что я пошёл в прадеда, тот был характерником и ему тоже всё легко давалось. На конезаводе постоянно бывали военные, я крутился рядом с ними, мечтал пойти после школы в военное – кавалерийское училище. Очень легко знакомился и благодаря начитанности и полученным знаниям обладал богатым кругозором для ребёнка, мог говорить на любые темы с понятием и своим мнением. С некоторыми командирами у меня сложились просто прекрасные взаимоотношения, этому очень способствовали три красавицы сестры. Отец даже отпускал меня смотреть на учения и манёвры. Там я освоил сборку и разборку оружия советского производства и даже поучаствовал в нескольких стрельбах, поразив всех своей меткостью. Я практически никогда не промахивался, чувствуя, когда надо стрелять и куда именно попадёт моя пуля. Перед самой войной даже получил значок Ворошиловский